Одного поля ягоды

— Гриндевальд опасен, — тихим голосом сказал Том. — Ты предупреждала меня, снова и снова, что пойти на него напрямую — всё равно что тыкать тигру палкой в морду. И я согласен — не могу сказать, что я так же жажду пожертвовать своей шкурой, как был готов год назад. Очевидным решением будет использовать кого-то ещё для этого.

— Да, я сказал тебе оставить это людям с бoльшим опытом…

— Когда чиновники Британской Индии отправлялись на спортивную охоту, они нанимали местных проводников, чтобы те устанавливали приманки. Они делали это уже десятки раз, и, конечно, у них это получалось лучше.

— Думаю, туземцев нанимали из-за их расходуемости…

— Именно, — сказал Том, согласно кивая. — Я рад, что мы с тобой на одной волне.

Гермиона вздохнула:

— Том, я не думаю, что мы даже в одном океане.

— Ты всё схватываешь на лету, Гермиона, — сказал Том, придерживая для неё дверь в гостиную. — Уверен, что ты быстро доплывёшь.

В гостиной радиоприёмник на каминной полке транслировал вечерние объявления. Пропаганду, официальные сообщения и напоминания, что всем гражданам надо носить противогазы за пределами дома и убедиться, что их окна были должным образом затемнены, чтобы помешать немецким бомбардировщикам. Каждый дом ежемесячно проверялся отрядом добровольных помощников, и каждый, кто не закрывал окна, подвергался штрафу. Перечень объявлений не прекращался. Через двадцать минут Том заметил, что больше думает о Гермионе, которая свернулась калачиком на диванной подушке возле него с первой книгой из своего списка летнего чтения на коленях.

Когда её внимание было поглощено миром чернил и пергамента, её осознание окружающего было минимальным. Том подумал, заметит ли Гермиона, если он положит руку на спинку дивана. Разве не так поступали молодые люди, приглашая девушку в кинотеатр на просмотр кинофильмов?

Наступила короткая волна неуверенности, за которой почти мгновенно последовала волна отвращения. То, что делали, говорили или хотели другие молодые люди, не имело для Тома никакого значения. Другие люди гонялись за сладкими иллюзиями романтики — если только слово «романтика» можно применить к погоне за развлечением на один вечер. Те же, кто хотел чего-то более долговечного, стремились к выполнению не имеющей никакого отношения к биологии цели: второстепенной, чтобы либо завоевать хлеб, либо подать его горстке плачущих отпрысков. Было до глубины души оскорбительно применять эти стандарты к себе — или к Гермионе. Он был выше этого, а она заслуживала лучшего.

Пока Том размышлял о возможных последствиях «гуляния» с Гермионой, доктор и миссис Грейнджер тихо переговаривались между собой, временами подглядывая на них. Мистер Пацек строчил заметки в обёрнутый кожей дневник, периодически обращаясь к механической счётной машинке, маленькому металлическому барабану размером с солонку, размеченному пронумерованными насечками по длине с крутящейся ручкой на одном конце.

Когда вещание закончилось, мистер Пацек сложил своё оборудование в карман брюк — Том заметил, что калькулятор опустился без бугров на ткани, — и пожелал доброй ночи Грейнджерам.

Том, воспользовавшись этим, вышел за дверь и застал его в тот момент, когда тот, прихватив из кухни плетёную корзинку для пикника, пошёл отпирать дверь, ведущую в небольшой сад Грейнджеров.

— Мистер Пацек, — сказал Том, взмахнув палочкой, чтобы закрыть за ними дверь и наложить заклинание Немоты, — могу ли я поговорить с Вами?

— Мистер Риддл, — сказал мистер Пацек, и в витиеватой интонации его речи было столько же вопроса, сколько и удивления. — О чём?

— Вы возвращаетесь на Континент? — спросил Том.

— Вы хотите присоединиться?

— Нет, — сказал Том. — Я просто хотел сказать Вам, что за Вами наблюдают.

Выражение лица мистера Пацека не изменилось:

— В наши дни все находятся под наблюдением, даже маглы.

— Министерство особенно следит за Вами, — Том залез в карман и вытащил свиток пергамента. Отмеченный наверху «Документ № DI-682», он был смят и сложен в местах, где Том читал и перечитывал имена с тех пор, как достал список во время визита в архивы.

Он передал свиток мистеру Пацеку, который принял его и медленно развернул, проводя палочкой и бормоча заклинания над бумагой:

— Понятно, — наконец сказал мистер Пацек ровным голосом. — Как я и предполагал — ваше Министерство отслеживает портключи. Ничего страшного, я всегда запрашивал свои только в самые известные терминалы.

— Думаете, Министерство нечестно целится в европейцев? — сказал Том. — Если Гермиона узнает об этом, она начнёт кампанию по рассылке писем в Министерство от Вашего имени.

— Нет, — ответил мистер Пацек, просматривая список. — Нет, я понимаю, почему ваше правительство может использовать эту стратегию и почему некоторые персонажи будут представлять для них интерес. Но моё имя, судя по всему, было записано четыре года назад, и, однако, за это всё это время меня никогда не задерживали и за мной не следили сотрудники Министерства. Если бы они проследовали за мной, то обнаружили бы и предали забвению Грейнджеров. Если такова их стратегия, то, полагаю, им будет нелегко было отделить зёрна от плевел.

— Полагаю, любой компетентный волшебник с успехом избежит Министерства, потому что они нанимают за фамилию и связи, а не способности, — сказал Том. — Но, сэр, что Вы имеете в виду, когда говорите о различиях между «зёрнами» и «плевелами» в их списке?

— Великие семьи Вены и Бранденбурга заботятся о сохранении своих наследственных патентов — прав на производство, на импорт, на охоту и на сбор урожая в немногих оставшихся магических лесах и так далее. Те, у кого есть хорошие связи, без труда получают должность после окончания университета, а те, у кого их нет… могут неплохо устроиться, если у них есть способности к инновациям. Если бы у Министерства была хоть капля компетентности, они бы увидели, что ни одно из этих имён — Бюрманн, Эглитис, Гердт, Грозбецки, Худеков, Лехтинен, Ванханен — из Adel{?}[(нем.) дворянство]. Именно эти люди могут увидеть смысл в революционном дискурсе, в идее равенства для всех волшебников, — он фыркнул, продолжив. — Я узнаю многих из них со времён моей учёбы в Дурмстранге. Если бы они только знали, что их Великий министр сам носит родовитое имя.

— Гриндевальд из знатной семьи? — спросил Том. — Это в чем-то похоже на чистокровные семьи здесь и их чепуху «Священных фамилий»?

— Институт Дурмстранга не присылает приглашения волшебникам, рождённым от маглов, как Вы или мисс Грейнджер. Но не у всех приглашённых студентов есть достаток, — сказал мистер Пацек. — Многие семьи обязаны копить своё золото и выбирать единственного ребёнка, пока остальные будут учиться в местном лицее. Семья Гриндевальда не была одной из таких: они не самые знатные, и за последние несколько поколений у них вошло в привычку жениться на иностранцах, но они по-прежнему владеют поместьем в горах — хотя я не могу сказать того же о деньгах. Революции — дорогое удовольствие.

— Если известно, где живёт Гриндевальд, почему никто не пришёл и не постучался в его дверь?

— Стоит задуматься, почему никто не захватил Нурменгард и не освободил всех пленников, — усмехаясь сказал мистер Пацек. — Я не знаю, как в Вашем распоряжении оказался подлинный документ, но Вам будет полезно предотвратить его потерю. Спрячьте его, сожгите: сделайте всё, чтобы он не попал в поле зрения. — Он коротко поклонился Тому и достал свою палочку. — Пожалуйста, передайте мои наилучшие пожелания Грейнджерам.

Снап!

Он испарился со звуком закрывающейся двери, а не громким треском выстрела аппарации Тома, и вскоре вечерние звуки вернулись на круги своя: сверчки стрекотали в летней траве, сова Гермионы улетала на охоту за ужином, ставни и двери захлопывались, когда семьи Кроули запирали окна на ночь.

Том вернулся в гостевую спальню, предоставленную ему Грейнджерами, где лежал его сундук, он всё ещё был уменьшен и стоял возле ножки кровати. Он увеличил его, отпер и докопался до дна, где нашёл шкатулку для лекарств, которую Гермионе дала целительница в больнице Св. Мунго. В ячейках, когда-то хранивших пузырьки зелий, теперь были ряды яда акромантула, который Том собрал за месяцы в Хогвартсе. Он продал немного незнакомцам в «Кабаньей голове», но самые старые, с самым слабым ядом, были такого низкого качества, что никто не купил их. Он достал свиток имён из кармана и опустил его в пустой флакон, запечатав его и поставив со всеми остальными.