Одного поля ягоды
Шрифт:
— Том! — прошипела Гермиона. — Что, чёрт возьми, это было? «Вместе гуляем»! Ты сказал моей матери, что мы «вместе гуляем»! Вместе… — она с трудом, трясясь, втянула воздух, — гуляем!
Том положил свою руку на её, отводя кончик палочки вниз и в сторону от своего горла:
— Ты так быстро говорила, заикалась, слишком часто моргала. Мне было заметно, что что-то не так. Твоя мать это могла заметить. Если бы я дал тебе продолжить, ты бы рассказала ей о Комнате! — он грозно посмотрел на неё, добавив: — В следующий раз оставь разговоры мне.
— Да, и посмотри, что происходит, когда ты говоришь, Том! — сказала Гермиона, сжимая свою палочку с побелевшими костяшками. — Я не привыкла лгать своей матери. Я никогда не скрывала ничего от неё.
—
— Н-нет! — быстро сказала Гермиона, покачав головой. — Конечно, нет! Но это совсем другое — не упомянуть незначительное событие не то же самое, что лгать. Но ты! Ты только что солгал моей матери, и она поверила тебе! Ты не можешь забрать свои слова назад, и теперь, когда она знает, она расскажет моему отцу и твоей бабушке, и после этого все в деревне будут знать! Что ты теперь собираешься делать?
— Ничего, — сказал Том, откидываясь на сиденье. — Это сработает, верь мне, Гермиона. Если они будут думать, что мы вместе гуляем, они не станут недоумевать из-за нашего подозрительного поведения. Мы же собирались составить планы об изучении Тайной комнаты? Таким образом, если мы запрёмся вместе в комнате на несколько часов — или когда мы вернёмся в Хогвартс и никто не будет знать, куда пропали старосты школы, — они не будут спрашивать, где мы и что мы делаем. Они не пошлют за нами учителей или… — его губы скривились, — авроров.
Он на мгновение задумался, а затем сказал:
— Они могут, но я разберусь с этим, когда это случится. Всё будет просто, когда я проведу подготовительные работы. Ты же не думала, что все поверят, что мы просто готовимся к экзаменам?
— Это работало раньше, — парировала Гермиона. — Тем летом между вторым и третьим курсом мы проводили почти всё время в подвале.
— Тогда мы были детьми, — сказал Том, стараясь не выдать своего отвращения к этому слову.
Он ненавидел, когда его называли ребёнком, даже когда он жил в приюте Вула, было ли это юридическим определением или нет. Это слово было обременено столькими ассоциациями, которые он презирал: что он был зависим от взрослых, что он был слишком наивным, и незрелым, и восприимчивым, а в этом состоянии ему была необходима жёсткая рука Нравственного Авторитета, чтобы защитить его от развращения Грехом. Он с нетерпением ждал взросления, чтобы все эти ювенальные ловушки, деспотический патернализм были бы навсегда заброшены. (Однако пока они у него были, он не мог припомнить ни одного случая колебания в использовании своего мальчишеского обаяния в общении с авторитетными людьми. Дамблдор не мог устоять перед возможностью подискутировать на философские темы. Слизнорт обожал метать бисер знаний перед теми, кто мог притворяться невежественным и восхищённым).
— Мы всё те же люди, — сказала Гермиона. — Почему мы должны что-то менять, чтобы соответствовать ожиданиям других людей?
— Потому что бессмысленно или нет, но других людей это заботит, — мрачно сказал Том. — И из всех наших вариантов наименее оскорбительным будет сделать заявление о сложившейся ситуации, независимо от её честности, потому что альтернативой является оставить пространство для предположений и спекуляций. Мой план пойдёт тебе — и мне, если на то пошло, — на пользу, защитив наши репутации. То, что мы больше не дети, сделает из нас объект сплетен, если мы продолжим в том же духе, когда начнётся семестр.
— Я не прочь позволить им посплетничать, — сказала Гермиона, сморщив нос: внимание Тома привлекло смещающееся созвездие веснушек на переносице, которое, прямо как Дева и Гидра, появлялось каждую весну и исчезало к осени. — Я буду старостой школы в следующем году, если Лукреция угадала правильно, а значит, у меня не будет времени на такие глупости, как слухи на школьном дворе.
— В нашем последнем году, — сказал Том, переводя взгляд с её носа обратно на её глаза — люди считали, что он более искренен, когда он смотрел им в глаза. — Это именно то время, когда
надо быть наиболее обеспокоенным сплетнями и репутацией, особенно нашими. Ты можешь быть какой угодно идеалисткой, но в реальности большинство людей не заинтересовано в изобретении лечения драконьей оспы — они заинтересованы в грязных деталях жизней других людей. Особенно, если эти люди такие важные, как мы. Или какими мы будем.Он посмотрел на неё умоляющим взглядом:
— Если ты злишься, что я солгал, тогда считай это настолько большой ложью, насколько тебе самой захочется. В прошлом семестре мы пили молочные коктейли в Хогсмиде каждую вторую неделю. Это подходит под определение того, что означает «вместе гулять», даже если не учитывать все, ну знаешь, остальные вещи.
Гермиона жевала губу, не торопясь обдумывая аргументы Тома, а он ждал, затаив дыхание и пытаясь удержать себя от судорожных движений, от того, чтобы снова взять её за руку. Для Тома было обычным делом, когда другие люди были такими медлительными, такими утомительно тупыми. Когда он сталкивался с проблемой, будь то экзаменационный вопрос или практическая дилемма, он мог найти ответ на неё, элегантное и интуитивное решение, почти сразу.
(Для этого была хорошая причина: он был волшебником. Он был волшебным. И даже без магии Том Риддл всё ещё бы оставался самым необыкновенным человеком, которого ему посчастливилось знать).
В случае Гермионы она не была тупой, не в той же мере, как Маттиас Мальсибер — мальчик, который жевал концы своих перьев, когда думал над простым вопросом о пропорциях ингредиентов зелья для половины или двойной порции, и ему было тяжело писать ровными строчками. Нет, мыслительный процесс Гермионы включал в себя размышления о моральных последствиях каждого из аргументов Тома. Не раз он сходил с ума от этого, как Мальсибер считает на пальцах. Но в этот раз Том постарался дать прямое объяснение, которое было связано с защитой личных интересов Гермионы: оно было не только разумным и несложным, но, прежде всего, точным и основанным на фактах. Ничто так не привлекало Гермиону, как факты. Объективные факты были свободны от бремени морального груза.
Его факты были следующими:
Раз. Гермионе, подставленной под удар, плохо удавалось выкрутиться. Она считала себя убедительной, но её способность заставлять людей делать то, что им говорят, зависела не столько от тщательности аргументов, сколько от умения подавлять противников своим упорством. Это была полезная способность — он и сам не был от неё застрахован, — но не та, которая могла бы убедить миссис Грейнджер прямо здесь и сейчас. Поэтому Тому, естественно, не оставалось ничего другого, как вмешаться.
Два. «Гуляли» — отвратительный магловский ярлык для того, что чистокровные волшебники называли «ухаживанием», было неточным определением их с Гермионой ситуации. С внешней стороны и полностью оторвавшись от контекста, было лишь немного толкований того, что составляло их необычные отношения. Кто бы из них ни пришёл на урок первым, придерживал второму место. На зельеварении они одалживали инструменты друг друга, и каждый из них доверял другому, что за их ножом будет должный уход, а из набора ничего не пропадёт. Они всегда выбирали друг друга для парных проектов, помимо классных заданий и обязанностей старост, они обращались к компании друг друга. Для отдыха, для обсуждений, для простой радости находиться в присутствии друг друга.
Хотя Тому это было не по вкусу, такой позорный ярлык имел свою пользу. Он подтверждал характер их с Гермионой отношений в общественном сознании. Это был первый шаг в процессе, который при наличии достаточного времени должен был привести к осуществлению его конечного плана. Он всё ещё был полон энтузиазма в отношении этого плана, несмотря на то, что всё больше и больше осознавал, сколько несносных ярлыков ему придется вынести помимо «гулять». Тем не менее, он выдержит это. Даже если у него может пойти кровь из ушей, если кто-то назовёт его «кавалером Гермионы», что было так же отвратительно, как если она будет его «невестой».