Одного поля ягоды
Шрифт:
— Возможно, это сфинкс, — предложил Том. — Они не такие агрессивные, как драконы, и с ними можно общаться. У Слизерина на повестке дня было «очистить недостойных», а с чем-то настолько неопределённым монстр — что бы он ни было — должен уметь слушаться приказов и различать своих жертв.
— Очаровательно, — заметила Гермиона. — Но сфинкс? Он сначала предложит потенциальной жертве загадку, и, если на неё будет дан правильный ответ, жертве можно будет свободно пройти. Они слишком умны и сложны, чтобы просто приказывать им, как… палачам. — Гермиона скорчила гримасу. — Разве Слизерин стал бы использовать льва, чтобы завершить своё так называемое «великое дело»? Вся идея с тайной комнатой очень драматична, но я не видела никаких признаков того, что он ценил драматическую иронию.
—
— Легендарный монстр Слизерина, — Гермиона прошептала в ответ, — собака?
— Гигантская собака, — сказал Том. — С тремя огромными головами.
— О, — сказала Гермиона. — Ну, я полагаю, это мог бы быть…
— Не хочешь заключить пари? — будничным тоном спросил Том.
— Что я хочу, так это хорошего ночного сна.
— И я тоже, — сказал Том, и когда он это сказал, он потушил свет.
Гермиона услышала, как пружины кровати заскрипели, когда он прижался к её боку, а затем послышался тихий «клик», когда он положил свою палочку на тумбочку рядом с её. Она подождала, пока он выкатится из кровати и отправится обратно в собственную комнату, но, к её удивлению, он этого не сделал. Вместо этого он поглубже зарылся в одеяла — её одеяла — с шорохом простыней и глухим ударом взбиваемой подушки. Она могла почувствовать его совсем близко к себе, провал в матрасе, где его вес, на несколько стоунов{?}[1 стоун = 6,35кг] превышающий её собственный, давил на пружины. Она могла почувствовать жар его тела, более тёплый, чем от грелок, которые горничные оставляли в её постели во время её визита на прошлое Рождество.
— Том?
— М-м?
— Что ты делаешь?
— Пытаюсь уснуть. Ты не возражаешь?
— Нет, возражаю!
— Не волнуйся, когда ты уснёшь, ты забудешь, что я здесь.
Гермиона устало выдохнула:
— Спокойной ночи, Том.
— Спокойной ночи, Гермиона.
Ещё более сильным удивлением было то, что присутствие Тома не так уж её и волновало. Он провёл бoльшую часть дня подле неё и день до него тоже. То, что он сейчас был рядом, несмотря на первоначальную неожиданность, не казалось неправильным. Да, можно утверждать, что это было «неправильно» в том смысле, что это было совершенно неуместно с точки зрения общепринятых норм приличия и благопристойности, но Гермиона не считала это моральным прегрешением.
Том презирал общепринятые понятия о правильном и неправильном, особенно когда их пытались применить к его персоне. И хотя в большинстве случаев именно она делала такие попытки, Гермиона не хотела применять их к Тому прямо сейчас — из фаворитизма, из приязни и из взаимной дружбы.
Это также было в некоторой мере по причине того, что Том очень тихо спал. Он не храпел, не лягался и не разговаривал во сне, и Гермиона обнаружила, что засыпает ещё до того, как смогла сформулировать список причин, почему Тому надо вернуться в свою комнату, которая была гораздо больше и лучше обустроена, чем её.
Она не проснулась до следующего утра, пока горничная не упала от Спотыкающегося сглаза со взвизгом и звуком разбивающегося фарфора.
Том, который каким-то образом накрыл её собой за ночь, не сдвинулся ни на дюйм от шума.
В следующие несколько дней у Гермионы едва ли была минута для себя.
В дневные часы миссис Риддл захватывала её время, приглашая её на чай в свою личную гостиную каждый день, иногда с одним-двумя гостями из деревни. Они включали местного пастора, лысеющего мужчину кроткого нрава, который обращался к миссис Риддл всякий раз, когда его просили дать своё мнение на что-либо, что было редкостью, потому что миссис Риддл твёрдой рукой руководила разговором с самого его начала. По утрам миссис Риддл водила Гермиону по Усадьбе Риддлов, клумбам, хозяйственным постройкам и фруктовым
садам, делая пространные намеки о том, какие изменения можно будет внести в будущем, если Гермиона окажется во главе поместья.— Английские примулы были положены, когда я была девочкой, — сказала миссис Риддл, провожая её в теплицу позади дома, где росли оранжерейные цветы. — Конечно, они до сих пор подходят для большинства событий, но я рассчитываю, что ты захочешь чего-то более яркого по духу. Циннии, возможно. Или анемоны. Моя дорогая, ты достаточно юна, чтобы тебе сошёл с рук рискованный выбор или даже два — но не слишком смелый, — она хохотнула колокольчиком. — Нам нужно поддерживать свою репутацию.
Вечера, после того как мистер и миссис Риддл отправлялись в свои покои, когда последнее блюдо убиралось со стола, проводились с Томом. Он всё ещё был зациклен на теме монстра Слизерина и был настроен не только его обнаружить, но и победить его один на один.
Они встречались в гостевой спальне Гермионы, потому что за последнюю неделю Том обзавёлся плачевной привычкой приходить и уходить, когда ему заблагорассудится, и в половине случаев он ждал от силы секунду между стуком в дверь и открыванием её. Комната была больше спальни у неё дома, и кровать с лёгкостью помещала двоих, поэтому его присутствие не делало пространство слишком тесным и удушающим. Но нюанс заключался в том, что Гермиона даже не могла переодеться в своей комнате. Она начала переодеваться в ночную рубашку в ванной в конце коридора после слишком многих случаев того, как Том врывался с охапкой учебников по уходу за магическими существами.
Гермиона только вернулась в свою комнату с охапкой одежды, когда увидела Тома, валяющегося в её кровати, прокручивающего свою палочку через пальцы, а по покрывалу был разбросан набор книг.
— Может, это и твой дом, но было бы здорово, если бы тебе хватало любезности спросить перед тем, как зайти, — укоризненно сказала Гермиона. — Ты жил в моём доме два лета, и мама всегда стучалась перед тем, как зайти, чтобы поменять твоё постельное бельё.
— Ты боишься, что я увижу что-то, что мне не следует? — спросил Том. — Потому что нет причины бояться — ты знаешь, я никогда не стану смеяться над тобой, Гермиона, — его глаза устремились на её грязное бельё. Под скромной блузкой и шерстяной юбкой, которые она надела на ужин, проглядывал маленький край кремового сатина, отделанного кружевом.
Гермиона быстро сбросила охапку в корзину для грязного белья и закрыла крышку:
— Я знаю, что ты не будешь смеяться надо мной, это никогда не было проблемой.
— А в чём тогда проблема?
— В том, что ты настолько уверен, что Убивающее проклятие всё решит, — сказала Гермиона. — Да, оно аккуратное и опрятное, но люди узнaют заклинание, которое ты использовал, как раз-таки основываясь на том, какое оно аккуратное. Это может поставить крест на твоей идее выставить себя грозным убийцей драконов. Ни один благородный драконоборец не станет создавать себе репутацию человека, умеющего обращаться с запрещёнными проклятиями — да, я знаю, что в данном контексте это законно, но ты же не хочешь, чтобы не те люди задавали не те вопросы.
— Что ещё ты предлагаешь? — спросил Том. — Предположив, что это хищник, мы могли бы сварить усыпляющее зелье, намазать им говяжий край и скормить существу… Но это бы заняло слишком много времени.
— Предположив, что это Цербер, тебе даже не понадобится усыпляющее зелье, — сказала Гермиона. — Орфей заставил одного уснуть, играя музыку. Ты можешь спеть ему колыбельную, знаешь.
Гермиона узнала изрядное число интересных фактов за это лето. Последним было, что у Тома был красивый певчий голос, что она выяснила в воскресенье, когда прихожане Литтл-Хэнглтона встали, чтобы спеть гимн перед окончанием службы. Риддлы сидели впереди на отведённом для их семьи месте, и Тому, находящемуся на виду у бабушки, дедушки и пастора, пришлось не произносить слова, а петь. Его голос не был натренирован: Гермиона не думала, что в приюте Вула могли давать уроки, и, когда она учила его танцевать, она встала в тупик от того, что он был незнаком с формальной музыкальной терминологией. Но он не сипел на высоких нотах и фальшивил меньше, чем она.