Одного поля ягоды

— А есть что-то, чем можно было бы гордиться? — сказал Нотт апатичным голосом. — Ты можешь выполнить упражнения с уроков — ты можешь похвастаться ими перед экзаменаторами Ж.А.Б.А., — но когда ты получишь свою идеальную «превосходно», ты сможешь осознать, что ты не заработала никаких собственных достижений, ничего сверх квалификаций учебника. Вот что значит быть Гермионой Грейнджер. Это означает заканчивать задания за недели до назначенной даты, отвечать на все вопросы слово в слово с учебником и зачаровывать половник, чтобы он делал десять помешиваний в минуту, ни больше, ни меньше — потому что для недалёких людей нет ничего важнее, чем достижение недалёких целей.

Слушая, как Нотт так бесстрастно распинается, будто зачитывает результаты квиддича за прошлую неделю, Гермиона нахмурилась, пытаясь придумать хорошее опровержение на месте.

— …Чего можно ожидать от человека, который считает, что учреждение, состоящее из сотен волшебников, работающих в двадцати одном департаменте, которым командует избранный глава государства, может управляться людьми, не обладающими социальными способностями, при условии, что они имеют соответствующую квалификацию по учебникам…

Но что она могла сказать?

Не бесцеремонность Нотта раздражала её, не бесстыдное порицание, которое потревожило давнюю веру Гермионы в силу доброты и общие приличия, но его неправота. Он был неправ. Гермиона не была недалёкой, она была здравомыслящей. Конечно, было абсурдно желать титул вроде «пожизненный диктатор», как хотел Том. Конечно, было опрометчиво желать титул «Министра магии» — идея, которую ей представил Том много лет назад, равнозначный эквивалент Волшебной Британии премьер-министру магловской Британии Уинстону Черчиллю. Ей было восемнадцать лет. Она была логична в своих мыслях и поведении. Она понимала, какие вещи не были практичными. Она стремилась к практичным целям — и да, какая была разница, что они не были экстравагантными?

Маленькие цели, маленькие шаги были более практичными, чем безрассудные прыжки. Маленькие цели были достижимы. С некоторой точки зрения это был настолько маленький риск, что он и не являлся риском. Но их выполнение всё равно было достойным делом. Достойным того, чтобы называться успехом. Достижением.

Разве не так?

— Грейнджер? — спросил Нотт, наклонив голову. — Ох, значит, тебе нечего сказать. Не удивлён, честно говоря, правда это не что-то, что можно просто…

У Гермионы плыло перед глазами, а ладони стали теплее и покрылись плёнкой пота.

Через мгновение что-то в ней щёлкнуло и сломалось — что-то в её барабанных перепонках лопнуло — и её рука начала гореть, будто она держала её над горелкой котла на секунду дольше, пока Нотт прижал свою собственную руку к щеке, его плечи ссутулились, а прядка волос, выбившаяся из его прежде аккуратной и уложенной бриолином причёски, затеняла его глаза.

Нотт медленно выпрямился, вздрогнув от боли:

— Мне интересно, как Риддл переносит такое обращение от тебя, — сказал он, с отвращением сморщив нос. — Нет, не отвечай, Грейнджер. Думаю, мне лучше не знать.

— Ты заслужил это, — упрямо сказала Гермиона. Её трясущаяся рука, теперь спрятанная в складках юбки, казалась непривычно нежной и горячей.

— Ну, это лишь доказывает, что ты, в конце концов, не самая идеальная студентка, — сказал Нотт, потирая щёку. — Тебе не стоило доказывать это так, ах, тщательно.

— Ты ошибался, — настаивала Гермиона. — Я не могла это оставить. И твои последовательности заклинаний тоже ошибочные. Когда ты вводишь новый элемент, как субстанция в жидкой форме вроде тыквенного сока, это искривляет границу чар, которые изначально были сформированы для плоского твёрдого вещества — как лист пергамента.

— Если я покажу тебе, — рискнул Нотт, с опаской оглядываясь через плечо, — как ты думаешь, ты сможешь исправить чары?

— Думаю, у меня получится лучше, чем у тебя.

— И не окажусь ли я на наказании за свои проблемы?

— Ты переживаешь о своём личном деле?

— Нет, — сказал Нотт, — но будет неприятно, если придётся откупиться от Риддла услугой-другой, чтобы выпутаться из этой ситуации.

— Тому придётся объясниться… — начала Гермиона, но, заметив вид лица Нотта, выпустила утомлённый вздох, — позже, значит. Покажи свои чары. Если ты сможешь скрестить три заклинания вместе в работающий продукт, розыгрыш или нет, то, полагаю самомешающий половник для проекта в конце семестра не составит для тебя труда.

— Ну… — медленно начал Нотт, — если ты серьёзно настроена, то должна знать, что я очень стараюсь не попадаться на глаза профессорам.

— Библиотека не лучшее место, чтобы открыть громовещатель, — согласилась Гермиона. — Изменённый или нет.

— Хорошо, — сказал Нотт. — Не возражаешь собрать вещи и присоединиться ко мне на небольшую прогулку?

— Прогулку? Куда мы идём?

— В единственное место в замке, где официальная власть не имеет силы. Куда же ещё?

— Что! — сказала Гермиона. — Как такое место может существовать?

— О, не волнуйся, — сказал Нотт, бросив на неё задумчивый взгляд. — Там есть правила. Есть власть. Но на твою величайшую удачу, ты от них освобождена.

Путь, по которому Нотт спустился на нижние уровни подземелий, был долгим и извилистым: мимо кухонь на верхних уровнях, наполнявших ближайшие коридоры запахом печёного хлеба и жареного мяса, затем мимо кабинетов зельеварения на среднем уровне, откуда исходила слабая и едкая вонь травильного раствора и горелого металла. Гермиона видела всё меньше и меньше знакомых картин, пока их не осталось совсем, а в глубине недр замка не было ни одного окна, чтобы подтвердить её местоположение. Сюда не проникал солнечный свет. Единственное освещение исходило от настенных факелов, а в щелях между ними камень блестел от сырости, с него капала вода и покрывал пышный зелёный мох.

Гермиона следовала за Ноттом, который останавливался, несколько раз оборачивался и провёл её три раза мимо одного и того же гобелена с ведьмой, которая стряхивала фрукты в корзину с чахлой старой яблони. Гермиона начала думать, что он нарочно пытается сбить с толку её чувство ориентации.

— Это же Общая комната Слизерина? — спросила Гермиона, запахивая мантию поплотнее. Подземелья Хогвартса были холодными круглый год, но в ноябре Гермиона могла видеть, как её дыхание поднимается белым туманом каждый раз, когда она открывала рот.

— Не говори мне, что Риддл никогда тебя туда не водил, — проворчал Нотт, делая очередной поворот так быстро, что Гермионе надо было семенить за ним, чтобы поспевать.

— Нет, — сказала Гермиона, — но я помню, что Том говорил, что студентам других факультетов было запрещено туда ходить, и если чужого студента поймают, то факультет будет голосовать о наказании. Это хорошая идея? Она такой не кажется…

— Я держу свою работу запертой в моём сундуке. Спальня должна быть пустой в это время дня. Сегодня суббота: остальные будут на поле для квиддича или пополнять запасы в таверне в Хогсмиде — клянусь, с тех пор, как мы все стали совершеннолетними они как будто бы все решили, что надо возместить семнадцать лет воздержания, — Нотт неодобрительно фыркнул. — А Риддл… будет занят каким-то очередным таинственным делом, которое заняло его интерес на этой неделе.