Одного поля ягоды

Гермиона села на кровать Тома и весело хмыкнула:

— Как времена…

— Слезь! — резко сказал Нотт, отпрыгивая и вытаскивая свою палочку. Он выставил её перед собой и пробормотал: «Протего!» — под нос, затем осторожно спросил. — Ты чувствуешь что-то странное? Боль или недомогание?

— Что? — сказала Гермиона. — Почему, а должна?

— Никто не трогает вещи Риддла, — сказал Нотт. — В прошлый раз, когда Риддл заметил, что кто-то одолжил его книги без спроса, он клал порошок листьев воронца на зубные щётки разных людей, пока кто-то не сознался. Это был… октябрь третьего курса, кажется.

— Воронец? — ошеломлённо сказала Гермиона. — Он ядовитый!

— Ягоды, да. Листья вызывают рвоту, — Нотт опустил палочку и добавил задумчивым голосом. — Знаешь, я так никогда и не понял, как он сделал это. На шестую ночь мы начали прятать наши зубные щётки в ящиках наших бюро и чистить зубы, когда его не было, но Риддлу всё равно удавалось отравить их.

— Кажется, будто ты им восхищаешься, — неодобрительно сказала Гермиона.

— Ему удаётся приводить наиболее убедительные аргументы, — сказал Нотт. — Устоять перед ними довольно сложно, как ты, я уверен, знаешь.

— То, что он убедителен, — сказала Гермиона, — никак не должно влиять убеждён ли ты.

— В присутствии Риддла недолго длятся «должен» и «не должен», — сказал Нотт, безразлично пожав плечами. — Странно, что ты этого не заметила, ведь ты столько времени проводишь с ним.

Гермиона предпочла не задерживаться на высказывании Нотта. Вместо этого она открыла свою сумку и достала свежий свиток пергамента и острое перо:

— Я думала, мы собираемся посмотреть на твой личный проект.

— Тогда будь готова впечатлиться, — сказал Нотт.

Гермиона не впечатлилась.

(Она потом поняла, что он это имел в виду иронично).

Если кусок пергамента мог хромать, то именно это и делала попытка Нотта зачаровать его. Он трепыхался, хлопал, из него вытекала слабая струйка прозрачной жидкости. Нотт сказал ей, что это вода, и, поскольку он не возражал против её попадания на свою кровать, Гермиона поверила ему на слово. В общем, оно больше походило на больного флоббер-червя, чем на настоящий громовещатель, который соблюдал плавную последовательность зачаровывания: разворачивался, передавал записанное сообщение, снова сворачивался, а затем взрывался самопоглощающим огненным шаром, не оставляющим после себя ни пепла, ни других остатков.

Чистый, действенный и устойчивый.

Он был вершиной успешного коммерческого зачаровывания. Никто не покупал зачарованный сундук для путешествий, если его размеры внутри менялись день ото дня, или если был шанс, что что-то положенное в него может быть испорчено или испарено. Никто не покупал мантию-невидимку или защитный фартук для зельеварения, если была одна из десяти вероятностей, что чары не сработают при использовании. Да, они были одеждой и в отличие от цельных предметов из дерева, камня или металла на них нельзя было вырезать постоянные руны. Со временем они теряли свою вшитую магию, но их срок службы был отмерян и устойчив. Их покупали, зная, что им понадобится замена или ремонт через предсказуемые пять-десять лет.

— Господи, — сказала она, ткнув вялый и размокший кусок пергамента, капающий на покрывало, — отсутствие стабильности усиливается вовлечением жидкого элемента. Какие справочные таблицы ты использовал? В нашем учебнике говорится, что для среднего от…

— Я использовал собственные книги, — сказал Нотт, показав античный том, который он достал из своего сундука.

«Cutis Arcanus»,{?}[(лат.) Таинственная кожа] — значилось на обложке, она была сделана из податливой зернистой кожи, усыпанной ямками, где когда-то росла шерсть исходного животного.

— Почему все старые книги на латыни? — раздражённо сказала Гермиона. Она просматривала Запретную секцию в библиотеке с Томом несколько раз, и была разочарована обнаружить, что самые редкие справочники были написаны на латыни, греческом или в рунах. Даже те, что были на английском, было не так-то просто понять. Они были написаны на архаичной форме английского, полные слов, которые вышли из употребления столетия назад — «трясца» или «усовье». Гермионе приходилось залезать в словарь, чтобы узнать их значения («лихорадка» и «внутреннее воспаление»). Она заметила, что Нотт, когда он погружался в старые книги во время их совместных занятий, не чувствовал в этом никакой необходимости.

— Это традиция. Ты можешь также спросить, почему они красят края страниц золотом, — сказал Нотт. — И это удерживает детей от библиотек их родителей. Сложно устроить проблемы от игры с одолженной книгой заклинаний, если ты не можешь её прочитать.

— Ну, я не могу её прочитать!

— Сочувствую.

— И как я тогда должна помочь?

Нотт вздохнул:

— Таблицы числовые, в арабских и римских цифрах. Ты же можешь прочесть их?

— Да, но…

— Если тебе нужны сноски или заглавия, я прочту их для тебя.

— Ладно, — сказала Гермиона, подходя к кровати. — Тогда давай мне книгу.

— Она очень ценная — смотри сюда, её нельзя просто взять…

— Тогда подвинься — я не вижу, когда ты всё загораживаешь своими локтями…

Следующие несколько часов Гермиона проверяла заметки Нотта, прочёсывая каждую фразу и пункт на возможные двойственности. Одной из таких была непоследовательность единиц измерения между массой и объёмом и различные системы каждого из них. Пергамент оценивался на вес, по ладони или длине руки, зависело от поставщика. Жидкость — а Гермиона на протяжении всего своего опыта варки зелий переводила все единицы измерения, используемые в учебниках, в литры — измерялась в единицах объёма.

Также была проблема в том, что Нотт копировал разные сегменты рун без учёта их происхождения: единицы измерения варьировались, при этом не уточнялось, основаны ли они на английском стандарте унций и фунтов, принятом в книгах рецептов зелий, издававшихся в Британии — когда они не отказывались от измерений вообще и не просили «полъаршину сьрьдца змия с его кровию{?}[(др. рус.) «пол-аршина сердца дракона с его кровью»]», — или это более древняя германская система измерения, используемая чародеями, которые заклинали свои изделия с помощью рун на норвежском или футарке.

— Здесь ты используешь локти{?}[мера измерения длины (у викингов, в данном контексте)], — сказала Гермиона, указывая на строчку неровных букв, а затем перешла к листу пергамента на несколько страниц вниз по стопке. — А здесь — драхмы{?}[мера измерения массы в Древней Греции]. Двумя страницами выше тот же самый объект упоминается в терминах «капли» — здесь это хагалаз{?}[?], коннотация бури и дождя.

— Это не объект, это эффект, — сказал Нотт, наклонившись, чтобы посмотреть.

— И как я должна была это узнать? — взвилась Гермиона. — Ты не структурировал это так, что объекты идут туда, а эффекты — сюда с соответствующим временным значением для каждого. Я никогда не видела ничего настолько расхлябанного!