Одного поля ягоды

— А что насчёт других студентов?

— Дезиллюминационные чары, — сказал Нотт. — Кто бы ни создал жилые помещения Слизерина имел очень специфичные вкусы — высокие потолки, приглушённый свет и тени в каждом углу. Никто ничего не заметит.

Нотт внезапно остановился возле неприметной царапины на каменной стене между двумя оплывшими факелами.

— Почему мы остановились? — начала Гермиона.

— Асклеп… — Нотт без предупреждения разразился странным звуком, как будто подавился пастилкой для горла в разгар чихания. — Апчхи!

Стена отодвинулась.

— Вызывай заклинание, поторопись, — сказал Нотт, делая шаг внутрь. — И постарайся ни в кого не врезаться.

В то время как Общая гостиная Рейвенкло было светлой и просторной, верхней комнатой в башне, и окна закруглялись по всему периметру, Общая гостиная Слизерина была тёмной и запретной. Пол и стены были сделаны из гладкого камня, скреплённого извёсткой, с маленькими островками ковров, расстилающимися под ножками столов и стульев, но голые во всех остальных местах. Один центральный камин господствовал в комнате, поленья весело горели под щитом высотой в десять футов, установленным над каминной полкой, — со змеёй с глазами из драгоценных камней на серебряном поле, испещрённом рябью, напоминающей воду, — герб факультета Слизерин. Перед камином стояло большое кресло с подлокотниками, окружённое несколькими менее внушительными стульями. Все они в данный момент не были заняты, но на других, более отдалённых от огня, сидели студенты младших курсов с учебниками на коленях.

Гермиона быстро прошла мимо, и, к её облегчению, никто из них не посмотрел в их сторону.

Нотт вёл её в один из углов комнаты, по лестнице, настолько изношенной веками, что в центре каждой каменной ступеньки образовалась впадина, и она спустилась в, как оказалось, холл мальчиков.

«В Рейвенкло было так же», — заметила Гермиона. Мальчики и девочки были в раздельных крыльях, сходящихся в Общую комнату. Девочки каждого года могли посещать комнаты других девочек, и за время её работы старостой к Гермионе не раз стучались девочки помладше, в основном маглорождённые, и просили помощи в решении некоторых женских проблем. Как староста, она знала, что может посещать крыло мальчиков, но это было посягательством на обязанности мальчиков-старост, и согласно «Руководству старосты» Лукреции Блэк, это не допускалось, поскольку подрывало систему руководства студентами Хогвартса.

Спальня мальчиков седьмого курса была последней дверью по левую сторону, и в отличие от спальни девочек Рейвенкло на ней не было нарисовано номера. На стене также не было пробковой доски с именами каждой девочки, живущей в ней, и местом, чтобы прикрепить записки с сообщением, если она отсутствовала. (Большинство записок, оставленных для Гермионы, были просьбами одолжить её конспекты для подготовки к экзаменам или о том, когда она закончит работу над книгой, взятой в библиотеке Общей гостиной). В отличие от всех спален девочек, в которых Гермиона когда-либо бывала, конкретно эта спальня имела характерный запах, который Гермиона не могла описать иначе, чем «явно мужской».

Это был травяной запах мужской воды для бритья — семена аниса и кедр, — смешанный со свежим, смолистым сосновым воском для рукояток метлы и терпким лимонным запахом полироли для дерева, которую использовали служители Хогвартса, чтобы придать блеск лакированной деревянной мебели. Всё это накладывалось на некий органический запах, который спонтанно возникал везде, где молодые люди делили жилое пространство. Магические или нет, но Слизеринцы седьмого курса всё еще оставались мальчиками-подростками. Они занимались спортом, съедали по фунту мяса за каждый приём пищи и не принимали ванну по выходным, а освежались заклинанием и брызгами одеколона.

Даже Том Риддл, студент своего факультета, вызывающий наибольшее восхищение, с самыми лучшими манерами из всех своих соседей по спальне, был всего лишь ещё одним мальчиком-подростком, когда дело касалось обычной биологии. Гермиона заметила, что Том в дни, когда тренировался в показательных дуэлях, возвращался выглядящим и явственно пахнущим своими усилиями. Конечно, она никогда не говорила ему этого — какая-то её часть наслаждалась, видя Тома в таком потрёпанном состоянии, без маски безупречности, которую он создавал для всей остальной школы, — и она признала, хотя бы для себя, что запах был не так уж плох.

(Какая-то незначительная базовая нота этого специфического аромата, возможно, а возможно и нет, вырвалась из котла Амортенции Слагхорна…)

Но это был не только Том Риддл. Там было полдюжины мальчиков, большинство из которых не трудились убирать вещи после того, как они их носили, потому что они были беззаветно убеждены, что кто-то другой приберётся за ними. Там были и всегда будут слуги, чтобы стирать и складывать вещи, заменять простыни и заправлять постели, и поднять грязный старый носок, который каким-то образом попал под кровать и был там забыт.

Гермиона покашляла и взмахнула палочкой над лицом, рассеивая Дезиллюминационное заклинание и призывая маленький порыв ветра пронестись по спальне.

— Как ты живёшь так? — спросила Гермиона, осматривая комнату.

Кровати были занавешены комплектами зелёных бархатных портьер, расположенных в ряд по всей длине спальни, и для каждого стояли комод, шкаф, тумбочка и сундук. Небольшие штрихи личности встречались повсеместно: зелёно-серебристая гирлянда, обёрнутая вокруг столбика кровати, трепещущие бумажные снитчи, приклеенные к изголовью, ожившие семейные фотографии в рамке-триптихе на тумбочке, а на одной из кроватей лежало покрывало из густого коричневого соболиного меха. Гермиона вспомнила, что у миссис Риддл было пальто с соболиным воротником, и другие женщины в церкви Литтл-Хэнглтона провожали его завистливыми взглядами на протяжении всей службы.

— Напоминая себе, что все остальные страдают не меньше меня, — сказал Нотт, проходя мимо ряда кроватей, пока не добрался до самой ближней к дальнему окну, которое бы больше подходило для иллюминатора в подлодке, а не студенческой спальне. Вид за стеклом был тёмным и мрачным, прегрождённым качающимися водяными растениями, растущими на каменистом основании под замком. В конце года Гермиона сомневалась, что кто-то, живущий на такой глубине, увидит хоть намёк на солнечный свет, даже в полдень.

Пока Нотт отпирал свой сундук, стоявший у изножья кровати с меховым покрывалом, Гермиона осматривала арочное окно, две опорные колонны по обе стороны от стеклянных стёкол, переходящих в каменную кладку сводчатого потолка в нормандском стиле. Ближайшая к окну кровать была лишена зелёно-серебристых украшений других. Она была самой простой и аккуратной: покрывала заправлены и разглажены, из ящиков бюро не выглядывали носки или галстуки, на тумбочке лежала одна-единственная книга, но в остальном всё было безупречно.

— Эта же Тома? — спросила Гермиона, прохаживаясь поближе. Комплект пижамы лежал на кровати, толстая хлопчатобумажная фланель с бледным рисунком в виде полосок с точечками. Разве миссис Риддл не купила Тому такой комплект пижамы на прошлое Рождество? Она вспомнила, что видела эту пижаму через день по утрам этим летом, когда просыпалась, уткнувшись носом в грудь Тома, а на её щеке отпечатывался ряд его маленьких пуговок.

Нотт поднял глаза от рытья в своём сундуке:

— Да — с тех пор, как они избавились от ночных горшков, ближайшие к ванной кровати пользуются наибольшим спросом, — он усмехнулся, а затем продолжил. — И, кроме того, ещё на первом курсе мы все решили, что с Риддлом лучше иметь как можно меньше общего.