Одного поля ягоды

Люди бы однозначно заметили, что Том Риддл сел с Гермионой Грейнджер.

Это почти заставило его усомниться в своём опыте общения с Распределяющей шляпой.

(Ему хотелось наказать глупую Шляпу за несговорчивость так же сильно, как унизить Джаспера Гастингса за назойливость.)

Том знал, что большинство государственных британских школ-пансионов делили людей на классы или группы. Хогвартс, в свою очередь, имел четырёх основателей и четыре соответствующих факультета. Конверт, который ему дал Дамблдор, был запечатан каплей сургуча с печатью герба Хогвартса. Разделённый на квадранты, он изображал льва, орла, барсука и змею.

Тому больше всего понравилась змея.

Он немного почитал об основателях, когда рылся в книжном магазине в Косом переулке, но у него не было денег ни на какие книги, кроме учебников из списка, и ещё ему надо было вернуться в приют до того, как Марта закроет ворота и отругает его за опоздание. У него был соблазн написать Гермионе и спросить, какие дополнительные книги она купила, чтобы подготовиться к Хогвартсу, но он вспомнил, что она Предательница. Она была Иудой со старомодной причёской и неправильным прикусом.

Поэтому Том пошёл к Распределяющей шляпе злее, чем хотел, и невежественнее, чем желал.

Учеников первого года вызывали сесть на табуретку в алфавитном порядке, что означало, что Гермиону распределят в первой половине большой группы толпящихся у входа учеников, а Тома — во второй. Шляпу надели на её голову, она посидела в ней пару минут, её волосы выбивались из-под полей, а белые пальцы сжимали коленки.

«РЕЙВЕНКЛО!»

Когда пришла очередь Тома, он прошагал вперёд, не смотря по сторонам, ставя ступни друг перед другом, будто он шёл по бревну, окружённый наблюдательными глазами и поворачивающимися головами более взрослых учеников, как голодными акулами. Он не смотрел на профессора Дамблдора — единственного взрослого волшебника, которого он знал среди учителей за преподавательским столом. Ему было неважно, на какой факультет его отправят. В Хогвартсе всем давали изучать одинаковые предметы, поэтому он выучит всё вне зависимости от герба на его мантии или кровати, в которой он будет спать.

Шляпа упала ему на глаза.

— У Вас светлый ум, мистер Риддл, — сказала Шляпа голосом, который шуршал и шелестел, как бумажные пакеты, вытряхиваемые на продуктовом рынке. — У Вас такая жажда знаний, такой голод к обучению. Рейвенкло бы принял Вас. Но…

— …Да? — поторопил Том. Отсутствие реакции со стороны наблюдателей по его левую руку заставило Тома предположить, что Шляпа говорила не вслух, а прямо в его сознание.

— Вершиной добродетели Рейвенкло является не учёба или знания. Это мудрость. Но… Вижу, вижу. Ваши аппетиты и потенциал склоняются куда-то ещё, мистер Риддл. Я вижу, что Слизерин Вам подойдёт гораздо больше. Зерно добродетели Салазара лежит в Вас — не простое коварство или амбиции, а обещание величия.

Прежде чем он надел Шляпу, он видел лицо Гермионы. Она следила за ним с напряжёнными плечами, и по выражению её лица, жидкому блеску её глаз он мог сказать, что она отчаянно хотела отвернуться и вообще не обращать на него внимания, но там было что-то — он не мог понять, — что заставляло её продолжать смотреть. Она была единственной в школе голодных акул, кто, он знал наверняка, не была ни голодной, ни акулой.

Но…

Она была ведьмой.

Она не была его другом.

Она была волшебной.

Она была предательницей.

Она была Особенной.

— А, мистер Риддл. Я могу пролить для Вас капельку света. В давно минувшие годы моего создания, так называемые времена легенд и преданий, жил-был юноша, который выбрал Слизерин, и которого Салазар взял в ученики. Он любил девушку из Рейвенкло, которая сказала ему, что не отдаст ему своё сердце даже при последнем предсмертном вздохе. У него было стремление. Он хотел величия и славы, хотел завоевать сердце своей возлюбленной, но для его достижения юноша отбросил мудрость и совершил великое преступление, которое оказалось для него гибельным. В смерти он узнал, что происходит с теми, кто обходится без мудрости, и когда узнал достаточно, только тогда обрёл некое примирение.

Честолюбие и ум никогда не должны быть раздельными стремлениями, и то же самое можно сказать о рыцарстве и стойкости. Ибо величие без мудрости несостоятельно, а мудрость без величия неслыханна.

— Истинная мораль этой истории, — сказал Том, — по-видимому, что разделять учеников по их качествам — ужасная идея, поэтому это распределение по определению бессмысленно, — он не видел причин быть вежливым, ведь Шляпа могла читать его мысли.

— В нём столько смысла, сколько Вы его ему придадите, — сказала Шляпа с сухим смешком. — Возвращаясь к Вашему распределению…

— Подождите, Шляпа! Как ученик мог научиться «в смерти»? — спросил Том. — Он же мёртв. Как это возможно?

— А это, я полагаю, история для следующего раза.

— Я хочу знать! — потребовал Том. Он решил немного надавить на Шляпу. Она не была животным или пьяной настоятельницей, но, раз она могла говорить, может, у неё был разум. А любой разум может быть принужден.

СКАЖИ СЕЙЧАС ЖЕ…

— Значит, мистер Риддл, — заговорила Шляпа в голове Тома, — Вы сможете получить ответы, которые ищете, отправившись в СЛИЗЕРИН!

Том не жалел, что был в Слизерине.

Зелёные подкладки его мантий шли к его цвету глаз, волос и лица. Зелёный свет подводных окон придавал ему серьёзность и загадочность, а не делал его бледным и больным, как Лестрейнджа и Нотта. Ему импонировал утончённый вкус тех, кто отвечал за убранство гостиной и спален Слизерина. Круглый год топились камины, поэтому, в отличие от остальных холодных и влажных подземелий, жилые пространства Слизерина всегда были тёплыми и сухими. А на столбиках его балдахина были выгравированы змеи.

Сначала это было немного странно, что к нему там относились не так, как к остальным. Стол Слизерина не хлопал ему, как Трэверсу, которого распределили сразу после него. Никто не разговаривал с ним и не смотрел в глаза — но они смотрели на его мантии, — не передал ему щипцы для еды, когда она появилась на столе. Тому было всё равно. Там было много других блюд, из которых можно было выбирать. Он ничего не ел целый день, кроме тарелки пустой овсяной каши на завтрак: на тележке «Экспресса» в ассортименте были только леденцы и сладкая выпечка, никакого нормального обеда, но и не сказать, что у него были деньги, чтобы совершать такие покупки.

Том привык, что к нему относились по-другому, это не было для него проблемой. И со временем он нашёл себе место в иерархии первокурсников, и теперь они тоже относились к нему по-другому, но не потому, что они смотрели на него, как дикие собаки на антилопу с повреждённой ногой.

До этой поры он не размышлял, как бы было, если бы его распределили на другой факультет.

На следующий день после Рождества Том решил спросить у Гермионы о её факультете.

Гермиона сидела в самом конце единственного длинного стола в центре Большого зала, и Том сел рядом с ней. Даже с сокращённым населением замка ученики делились по факультету и году. Было небольшое смешение в факультетах по годам, но не особенно сильное, а поскольку Том был одет в свою мантию Слизерина — у него не было других, — никто не пытался сесть подле него. Сказать по правде, герб Слизерина был полезен, чтобы находить себе хорошее место за столом, подальше от людей, которые будут тянуться через его тарелку — омерзительно, — или толкать его локтями с обеих сторон.