Одного поля ягоды

Девина расцвела и похлопала её по плечу.

— Всегда пожалуйста, Грейнджер.

Гермиона поднялась в спальню, крепко задумавшись.

Она хотела установить в их доме обереги, но она не хотела привлекать к этому Министерство.

«Не думаю, что мне стоит прибегать к услугам надзирателей из Министерства — обязаны ли они подавать отчёт обо всех своих неофициальных вызовах на дом? Это похоже на то, что врач обязан нарушить конфиденциальность пациента, если он считает, что было совершено серьёзное преступление. Если я попрошу их совершить волшебство в магловском доме, это может быть нарушением Статута о секретности», — подумала Гермиона, закусив губу. Она не хотела, чтобы её родителям стёрли память, а надзиратели Министерства работали непосредственно под началом обливиаторов!

Она знала, что некоторые забвения нельзя было отменить, и если её родителей отправят в больницу Святого Мунго, чтобы вернуть память — и непонятно, сколько это займёт, — что будет с ней? В магловском мире это будет выглядеть, будто её родители пропали без вести и оставили её без взрослого опекуна, тогда она будет в одной лодке с Томом.

«Мне нужен мастер оберегов, — решила она. — Но неофициальный. Мастер оберегов с чёрного рынка, если они существуют».

Гермиона считала, что покупка бензина на чёрном рынке в случае чрезвычайного происшествия морально обоснована. Ничего не было бoльшей необходимостью, чем найти способ вернуться в Хогвартс, чтобы учиться магии. Можно подумать, немцы разгромят Британию только потому, что её отец купит несколько канистр бензина у какого-то сомнительного человека в подворотне, чтобы вовремя отвезти её в школу.

Следовательно, не было ничего предосудительного в существовании чёрного — или серого — рынка. Любая экономика построена на изменчивых переплетениях спроса и предложения. Ни одно правительство, каким бы могущественным или карающим оно ни было, не может полностью контролировать желания и потребности сорока миллионов человек, поэтому всегда найдутся «слепые пятна». В британском мире волшебников население исчислялось десятками тысяч, но закономерность сохранялась.

Ей надо просто поискать получше.

Проходили недели и месяцы, тепло позднего лета перешло в осень, а затем в снежную, студёную зиму.

Гермиона поспевала за всеми предметами, по выходным занималась с Томом, а когда у неё появлялось немного свободного времени перед ужином, зарывалась в библиотеке, чтобы поискать информацию об оберегах и их изготовлении. Она заметила, что видится с Томом реже, чем в то же время в прошлом году, но, похоже, это его не беспокоило. Он успел сблизиться со своими однокурсниками из Слизерина, но он продолжал сидеть рядом с ней на их общих уроках — защите от Тёмных искусств и трансфигурации, — а его «друзья» всегда придерживали для него место за ужином. Она предполагала, что Том сидел с ними на общих уроках Слизерина с Гриффиндором, судя по его жалобам на их недостаток навыков и слабое знание английского языка.

Она называла их его «друзьями» в кавычках, потому что он никогда ничего не говорил о них хорошего: у него было больше привязанности к Арахису, чем к Эйвери, Лестрейнджу и Трэверсу. Когда она спросила, что хорошего он видел в слизеринцах, его ответ был весьма красноречив. Но она не могла считать комплиментами слово «богатый» или тем более «легковерный». Он не уважал их, и она не верила, что когда-либо станет. Они могли лишь оставаться «друзьями», и, пока он говорит о них с таким презрением, у них не было бы ни единого шанса на настоящую и искреннюю дружбу.

— Но с какой стати мне нужно быть с ними друзьями, Гермиона? — спросил Том с лёгкой улыбкой, собирающейся в уголках его губ, резко выделяя очертания его скул. — У меня есть ты.

То, как он это сказал, приносило беспокойство, словно дружба была каким-то имуществом, как открытка с шоколадной лягушкой или монетка в кармане.

«Ты мой галлеон, — он подразумевал это с блеском в глазах и наклоном головы, — а все остальные для меня — кнат. Лучше у меня будешь ты, а не четыреста девяносто три кната. Они, может, и равноценны, но никогда не будут равны».

Она знала, что он не имел в виду ничего плохого, а до их знакомства ему вообще не с кем открыто было поговорить. Она решила, что у него просто не было достаточно опыта в том, чтобы… чтобы приятно общаться.

«Он мог заставить себя звучать учтиво, если хотел, — сказал тот голос осмотрительности в дальней части её сознания. — Ты разве не видела, как он ведёт себя с профессором Слагхорном?»

Но кем бы она ни была для него, это не осталось незамеченным. Она «дружила» с девочками из Рейвенкло в их спальне: они дружелюбно разговаривали друг с другом несколько раз в день и вместе просматривали конспекты занятий во время еды. Но единственное, что было у них общим, — магия и учёба, и отношения, построенные на этом, были… Академически плодотворными, но в конечном счёте неудовлетворительными на эмоциональном уровне.

Быть строгой к Тому и его невозможности заводить искренней дружбы было бы нечестно. Если не сказать лицемерно.

Это был день в середине ноября, в который они вместе тренировали заклинания в заброшенном кабинете в подземельях, когда Гермиона решила рассказать Тому о своём личном проекте. Не сказать, что она специально держала его в неведении, но ей было приятно что-то изучать без цели получить ещё одну отметку «превосходно». Да, получать сплошные «превосходно» было здорово, но у неё было ещё пять лет школьных заданий впереди, поэтому одна отличная оценка была незначительна в потоке её блестящих результатов.

(Если бы это был год сдачи её С.О.В., разумеется, это было бы совсем другое дело.)

У Тома тоже были свои личные дела — которые он оставлял при себе. Она знала, что он всё ещё искал ответы о магическом контроле разума, когда ему выпадал шанс избавиться от надзора библиотекаря или быть незамеченным другими учениками. Даже угроза ареста и тюремного заключения не была достаточной, чтобы остановить его. По правде, он быстро ознакомился с техническими аспектами закона, но это не слишком усмирило её беспокойство.

— Ты знала, что заклинания контроля разума незаконны только, когда применяются на людях без их согласия? — лениво спросил Том, поставив пять чашек вверх дном и спрятав кнат под одну из них. Арахис, ручная крыса Тома, смотрел на это своими острыми глазами и подёргивающимися усиками. — Это было незаконно только по отношению к волшебникам и ведьмам, но в 1717-м они пересмотрели закон и включили в него и маглов.

— Не вижу проблемы, — сказала Гермиона. — Но это унизительно, что волшебникам надо было пройти через референдум, чтобы считать моих родителей достойными правовой защиты. И я не понимаю, кто согласится на то, чтобы их разум контролировали? Если ты ценишь человека настолько, чтобы уважать его право на согласие, разве ты не можешь просто попросить его сделать что-то по собственной воле?

— В книге по праву сказано, что некоторые волшебники могут получить исключение при особых обстоятельствах. В исследовательских и образовательных целях, — ответил Том.

Он переставил чашки так, чтобы та, с кнатом, потерялась, и щёлкнул языком. Арахис прыгнул к нему на ладонь и начал обнюхивать чашки.

— Полагаю, где-то есть волшебники, которые изучают свою специализацию с помощью тренировки заклинаний контроля разума друг на друге, — выдохнул Том. Его глаза были сфокусированы, и он сидел неподвижно. — А самое интересное о заклинаниях контроля разума — то, что ты можешь их использовать на животных и существах, если существо не зарегистрировано как собственность какого-то волшебника, кто не давал на это согласие. Был прецедент в 1840-м, когда кто-то жульничал на чемпионате по скачкам, заколдовав гранианского крылатого жеребца, чтобы тот сбросил наездника на последнем круге. Конечно, это было бы законно, если бы владелец дал на это разрешение, но их всё равно бы признали виновными за договорной матч.