Одного поля ягоды

— Невозможно, — сказал Том. — Анимагия характеризуется как беспалочковая полная самотрансформация человека в животное, а не частичная трансфигурация. Когда происходит трансформация анимага, есть только два возможных исхода: успех или неудача. Есть много вариаций возможной неудачи, но у успеха есть только одна форма — полноценное животное. Никогда не частично животное, никогда не частично человек, как кентавр. Единственная возможность для достижения формы «человек-лев», если Рафаэль небрежно провёл свой ритуал трансформации анимага и застрял в промежуточном состоянии своей неудавшейся попытки. Он бы не мог обратиться ни обратно во льва, ни в исходное человеческое состояние, и все магические колебания нестабильного ритуала бы привели его к полному безумию.

— Я знала, что история была слишком хорошей, чтобы быть правдой, — вздохнула Уоррен. — Хотя, если всё это неразумная ложь, почему ты читаешь их? — она кивнула на роман Тома. — Мистер Максимилиан нереалистичный, даже я это вижу. Если Элоиза подразумевалась единственным источником крови для Максимилиана, ей бы нужно было оставаться человеком до конца её смертной жизни. Потом бы она стала старой и умерла, и Максимилиан бы был грустным и опять голодным. Каким образом это счастливый конец?!

— Я читаю это не ради концовок, — ответил Том. — Меня они не волнуют. Это… личное исследование.

Несколько молчаливых минут они продолжили читать, во время чего Уоррен изредка украдкой глядела на него из-за своей книги. Том делал вид, что не замечал. В Хогвартсе он привык, что за ним наблюдают и его оценивают, с любопытством пытаясь понять, что именно в этом тихом молодом учёном такого, что делает его лучшим волшебником, чем остальные его сверстники. Когда они видели, что дело не в его фамилии или крови, им трудно было придумать другие объяснения, и они просто ссылались на удачу. Если бы он не был заинтересован в сохранении облика скромного учёного, то доказал бы им со всей очевидностью, что дело вовсе не в удаче.

Он предположил, что в какой-то мере Миртл Уоррен также ошибочно считали, что она была тихой юной учёной. Она сидела одна за столом Рейвенкло, всегда погружённая в книгу. За пределами башни Рейвенкло её можно было найти в библиотеке, а если нет — она обитала в туалете на том же этаже. У неё было настораживающее сходство с Гермионой, ещё одной маглорождённой девочкой из Рейвенкло, у которой было больше книг, чем друзей, и ясный логический ум, который часто упускали из виду рождённые волшебниками.

Однако Гермиона была лучше. В библиотеке Хогвартса она шла прямиком к тяжёлым магическим томам, которые больше не могла найти, потому что она понимала ценность их скоротечной учёбы в Хогвартсе. Гермиона не стала бы тратить своё ограниченное время в волшебной библиотеке на волшебную беллетристику, а когда она читала беллетристику, это было во время каникул и обычно магловскими романами. (Чтение Томом волшебной беллетристики не было «потерей времени», потому что это было бесценное исследование. Если ему понадобится попасть в волшебную библиотеку после выпуска, он попросит своих «друзей» взять книгу из домашней коллекции и одолжить ему).

— Это исследование для твоих собственных любовных похождений, разве не так? Мальчики не читают такие книги. Единственная причина, почему мальчик бы их читал, если он хочет понять, как устроены девочки, и что им нравится, — прошептала Уоррен. — Я подслушала, как некоторые слизеринки говорили, что ты попросил руки Гермионы Грейнджер.

— А если и так?

— Тогда ей очень повезло: те слизеринки, похоже, были очень близки к тому, чтобы возжелать мужа ближнего своего, — сказала Уоррен. — И я бы порекомендовала другие книги, кроме этой: Максимилиан и Элоиза тянут и тянут, но никогда не доводят дело до конца! Полагаю, автор приберёг это для следующей части. Если ты по-настоящему увлечён своим исследованием, тебе нужны книги, в которых есть хорошие сцены брачной ночи. Это будут «Невеста из Скай», «Непогрешимый оберег сердца», «Ведьма-дева из Вестерфорда» и «Две ложки лунного камня». Серия с «Ловцом её руки», «Охотником её любви» и «Вратарём её сердца» тоже хороша, но это спортивные романы, а ты не похож на любителя квиддича.

— Кто выбрал эти названия? — прошептал Том в ответ. — Не говори мне, что есть ещё одна под названием «Загонщик её яиц».

— Это трилогия, она заканчивается на трёх, — беспечным голосом ответила Уоррен. — И я не думаю, что волшебники знают, что такое яйца. Они всё ещё находятся на стадии удивления существованием микроскопических животных.

— Волшебники знают, что такое яйца. Я могу купить их у бакалейщика Хогсмида, десять кнатов за дюжину… — сказал Том. — Ой. Ты о яйцеклетках?{?}[Игра слов: beater — «загонщик» в квиддиче как человек, который бьёт (to beat — бить), но так же «венчик» в контексте готовки. Несведущий наивный Том имел в виду куриные яйца.]

— О-о-ой, — сказал Уоррен. — А ты нет? У ведьм есть другой вид яиц?

Она положила книгу и опустила подбородок на свои руки, глядя на него с хитрой улыбкой. Она отнюдь не была окклюментом, а потому была слишком открыта в своих эмоциях. Даже через стол он мог почувствовать липкое касание её пронырливого любопытства. Оно было похожим, но и близко не таким радушно встреченным, как то, что он чувствовал, когда Гермиона смотрела на него, а её взгляд невольно притягивался к тайному вырезанному зубами полукругу, розовому румянцу над бледной плотью и белым горизонтом его форменного воротничка.

Она напевала себе под нос, улыбка на её лице стала недвусмысленным намёком на похотливые фантазии, выходящие даже за пределы вырожденческих увлечений любого из парней в его спальне:

— Хм-м-м. «Клетки». И кто теперь использует магловские слова? Люди примут тебя за маглорождённого, если ты будешь говорить такие вещи, Риддл.

— Я полукровка. Моя мать была ведьмой, — парировал Том.

— Может, у тебя больше волшебной крови, чем у меня, которой у меня нет вообще, — сказала Уоррен. — Но ты ведёшь себя большей ведьмой-девой, чем мне вообще под силу. Каждый раз, когда волшебник Спикерналл приходил с ощипанным гусём или корзиной булочек с чёрной смородиной, она пряталась на чердаке и наблюдала за ним через подзорную трубу. Трудно поверить, что почти женатого мужчину пугает мысль о взбивании яиц ведьмы.

— Меня не пугает, — сказал Том, и против воли он почувствовал, что его щёки залились злобным румянцем. — Я возмущён твоим отсутствием пристойности. Это непристойный разговор. К тому же я не вижу, каким образом мои настолько личные дела каким-либо образом касались бы тебя.

— Романтика — моё дело, — сказала Уоррен, и в её глазах он почувствовал глубокую тоску, тайное, но страстное желание, чтобы переменчивые силы Судьбы взяли её под руку и расписались на бесплодных страницах её бальной книжки{?}[То же, что и бальная карточка ]. Она моргнула, и ему пришлось отвести взгляд: он научился преодолевать такие жалкие ощущения, как «одиночество», к шести-семи годам. Но другие люди всё ещё чувствовали его, и в Уоррен оно было особенно сильным, даже для такого человека, как Том, который настолько оцепенел от него, что сделал себя неуязвимым.

— Если кто-то и заслуживает счастливого конца с красивым принцем, это Гермиона Грейнджер, — продолжала Уоррен, одаривая его тем взглядом задумчивой тоски, которую он научился презирать. — Она хрестоматийный пример главной героини романа — неказистая и неловкая, но умная юная ведьма, которая привлекает могущественного волшебника. Если она сможет это, то, возможно, и есть какой-то дух реализма за снами наяву и искупительскими желаниями.

— Гермиона не неказистая, — холодным тоном сказал Том.