Одного поля ягоды
Шрифт:
— Да, чаепития время от времени, — бормотал Дамблдор, держа свиток. — Думаю, я мог бы с нетерпением ждать этой перспективы, Том.
— Я тоже так думаю, сэр, — ответил Том, забирая свиток у Дамблдора. Агх. Старик пытался произвести товарооборот с бланком разрешения, лежащим на весах. То, что обмен услугами был исключительно отличительной чертой Слизерина, было неверным предположением — этот гриффиндорский козёл был явно искусен в этом деле. — Ну, ещё раз спасибо, профессор. Увидимся на ужине. Пошли, Нотт.
Они встали со своих мест и покинули кабинет, и лишь когда дверь закрылась, а замки прожужжали
— Ты был прав, Риддл. Он легилимент. И то, что он использует это на студентах, — это омерзительно.
— Ты ничего не можешь с этим поделать, — сказал Том, оглядев оба конца холла и загнав Нотта в угол. Взмахом палочки он потушил один из вечно горящих факелов и наложил заклинание Немоты. — Никаких доказательств.
— Понятно, — сказал Нотт. — Ты учился у лучших.
Том фыркнул:
— Я и есть лучший.
— Да, посмотрите на меня, я преклоняюсь перед твоим непомерным превосходством. Оно такое могущественное, я просто не могу удержаться, — глумился Нотт. — Скажи мне, сколько в этом было правды, Риддл? «Томас Бертрам»? Я до сих пор не знаю, кто такой Томас Бертрам. Бертрам не особо значимая фамилия, ни исторически, ни культурно.
Порывшись в своём портфеле, Том достал то, что искал, и бросил журнал Нотту:
— Это Томас Бертрам. Непревзойдённый советчик заклинаний.
Нотт брызгал слюной, переворачивая глянцевые, цветные страницы, заполненные модной посудой, светскими сплетнями и предсказаниями гороскопов:
— «Вестник ведьмы»? Ты тот парень, с которым, говорила мать, консультировались по поводу свадьбы Лукреции Блэк? — он громко гоготнул. — Вот узнают остальные…
Тихий Жалящий сглаз оборвал его слишком ликующий хохот.
— Прекрати злорадствовать, — приказал Том. — Ты ни у кого не снискаешь расположения, если не сделал ничего, чтобы заслужить это. К тому же ты должен быть достаточно наблюдательным, чтобы понять, что я выдал этот «секрет» Дамблдору, потому не собирался раскрывать ему истинных дел, поскольку скрытые знания — это всё ещё валюта. Ты лишишь меня этой разменной монеты, если разболтаешь всем и каждому, а если это произойдёт, то мне не останется ничего другого, как потребовать от тебя справедливой компенсации.
Нотт расстроенно вздохнул, сунув журнал обратно в руки Тома:
— Ладно, это справедливо. Но я всё ещё не могу в это поверить. Ты был таинственным мистером Бертрамом годами и не сказал ни слова? Обычно ты торжествуешь о вещах, которые делаешь, ведь нет ничего плохого в этом, если ты это заслужил. Но… — Нотт замялся. — На прошлое Рождество ты был весь такой норовистый, когда моя мать назвала рождественский выпуск «жалким». Мерлин, оглядываясь назад, это было очевидно. Ты становишься таким норовистым только когда травмируются твои нежные чувства.
— Мои чувства, — сказал Том, — не нежные!
— Грейнджер считает, что да, — заметил Нотт. — У неё появляется грустный взгляд и хвост трубой, когда кто-то говорит мерзкие вещи о тебе в пределах слышимости.
— «Грустный взгляд»? — сказал Том. — Поправь меня, если я ошибаюсь, но я вполне уверен, что крылатое выражение: «с горящим взглядом и хвостом трубой».{?}[Нотт перефразировал английскую поговорку «bright-eyed and bushy-tailed». Фигурально означает
«держать хвост пистолетом». ]— О, такой она тоже бывает, — ядовито сказал Нотт. — Но это она приберегает для ужинов, когда вы двое занимаетесь своим подстольным милованием, которое остальные согласились не упоминать в её присутствии.
Комментарий Нотта был облагорожен ещё одним шквалом Жалящих сглазов, отчего он был прижат к каменной стене, ругающийся, и краснолицый, и пробормотавший: «Это того стоило».
— Не забудь, — крикнул Том ему через плечо, оставляя Нотта собраться и отряхнуть свою спутавшуюся мантию. — Четырнадцатое июня, в девять ноль-ноль. Не пропусти!
Если беспалочковое заклинание Горячего воздуха было маркой учёного, то что же говорит о нём то, что он чувствовал, что близок к тому, чтобы наложить Жалящий сглаз без палочки? Он не произносил никаких вербальных формул и даже не делал полного движения палочкой, чтобы наложить заклинание. Ему нужно было лишь направить палочку в сторону цели и коротко призвать намерение — острое и необходимое напоминание о его власти — и магия шла так, как он желал.
«Обо мне это ничего не говорит, — подумал он, — но это знак моих отличных, хоть и неординарных, лидерских качеств».
За час до ужина Том вернулся в раздел волшебной литературы, предположив, что он будет таким же пустынным, как и всегда в конце года. К его раздражению, парта в разделе была занята пятикурсницей Рейвенкло, чей нос был погружён в книгу, роман, украшенный на обложке портретом мужчины с сияющей бронзовой кожей и густой золотой гривой волос, из которой торчала пара круглых пушистых золотых ушей.
— Вернулся так быстро, Риддл? — спросила девушка, всматривающаяся в него из-за краёв своих круглых очков.
Мисс Миртл Уоррен — девочка, в прошлый раз одолжившая книгу, которую он в тот момент читал. В этот раз книга была озаглавлена «Мой лев из Аль-Хамбры». Том подошёл к книжному шкафу, и увидел, что «Мистический мистер Максимилиан» вернулся в раздел литературы, и взял его. Он сел за парту напротив Уоррен и раскрыл книгу на главе, от чтения которой его оторвали.
— Тебе не надо готовиться к экзаменам, Уоррен? — ответил Том. — Твои С.О.В. всего лишь через несколько недель.
— Я готовлюсь, — Уоррен подняла книгу. — Рафаэль — лев-анимаг. Это технически трансфигурация, разве не так? Скажи, Риддл, вот ты тут своего рода ходячая энциклопедия…
— Не говори этого, — резко сказал Том. — Это магловская идиома. Если люди это услышат, они будут знать, что ты маглорождённая.
— Люди уже знают, — сказала Уоррен, переворачивая страницу книги. Она угрюмо вздохнула. — Не вижу смысла прятать это. Это не заработает мне больше друзей, чем у меня уже есть.
— Но это сделает тебя более респектабельной, — сказал Том. — Ты родилась ведьмой, а не маглом. Ты должна вести себя как ведьма.
— Ох, ладно, раз это ты настаиваешь, — ответила Уоррен. — Поскольку ты известен как отлучённый от умостроительного зелья — вот, так лучше? — можно ли анимагу частично превратиться в свою животную форму? У Рафаэля в книге получеловеческая форма, в которой у него голова, лапы и хвост льва, но он стоит на двух ногах. Больше всего мне нравится хвост. Хвост возбуждает.