Одного поля ягоды

Когда она прочла больше деталей в книгах, заказанных совиной почтой, она узнала, что Убивающее проклятье вызывало немедленную, безболезненную смерть. Пыточное проклятье целилось в разум жертв, но оставляло их физические тела нетронутыми. В обоих случаях она могла найти худшие альтернативы в магловском мире. Что были заклинания в сравнении со смертью от заражения крови в палатке медицинской помощи или ампутацией без морфина хирургом, забрызганным внутренностями десятков мёртвых мужчин?

Больше всего её заботило проклятие контроля разума. У него не было прямого магловского эквивалента.

Никакое другое заклинание или зелье не могли повторить этот эффект, в отличие от других проклятий. Было нетрудно придумать, как убить кого-то правильным заклинанием — Инсендио Тома, которое он применил к боггарту, могло бы сделать это с гораздо меньшим милосердием, чем Убивающее проклятье, а это заклинание изучали в первый год. Или с правильным зельем можно было вызвать боль без причинения телесного вреда. Изгнать кости человека, а затем дать ему выпить «Костерост», что никак не затронуло бы его физическое здоровье, но это будет невероятно болезненно, особенно если проделать это несколько раз подряд. К тому же это может быть сделано кем угодно, кто изучал базовое руководство целителей и имел доступ к зелью, которое есть в любой аптеке или домашней аптечке.

Ничего из этого Гермиона бы не сделала по отношению к другому живому существу. Но она прикладывала логический подход к пониманию магии, и за годы знакомства с Томом у неё было достаточно опыта в нахождении юридических лазеек, достойных альтернатив, которые могли быть незамеченными обычным волшебником или волшебницей.

Это не относилось к контролю над разумом. Для него не было эрзаца, ни одного другого заклинания, которое было бы таким же быстрым, точным, чистым или незамеченным, как проклятие Империуса. Что объясняло, почему оно так непомерно интересовало Тома.

Поэтому Гермиона поехала домой на Рождество, с нетерпением ожидая встречи со своей семьёй, но в то же время радуясь, что Том предпочёл остаться в Хогвартсе. У неё были вопросы, которые она хотела задать без Тома, постоянно слоняющегося вокруг, как это было на летних каникулах, и его уши навострялись от любого обсуждения магии, которая казалась непонятной или могущественной.

Редкая магия была котовником для Тома. Он был человеком, который приложит усилия, чтобы выучить сложное заклинание, которое вырастит мебель из половиц, когда проще использовать заклинание конъюгации из учебника, если кому-то хотелось обустроить место, чтобы посидеть или положить свои ноги.

(«Все относятся к магии как к чему-то обыденному, — говорил Том. — Как будто это не более чем удобство для экономии времени, ничем не отличающееся от электрической духовки или стиральных машин. Но не я. Я хочу, чтобы магия была как можно более волшебной».)

Лондон зимой был… Безотрадным.

Воздушные бомбардировки прекратились в последние несколько месяцев{?}[Последний массированный авианалёт в Лондоне был 11 мая 1941 года, «Блитц» длился немногим более 8 месяцев.]. Эвакуированные дети{?}[Эвакуация детей из Лондона (и других крупных городов) в деревни началась 1 сентября 1939 г. под кодовым «Операция Крысолов» (Operation Pied Piper), и было эвакуировано 1.5 млн человек, из них больше 800 тыс. детей школьного возраста (разлучив их с родителями). Дополнительная релокация была произведена в июне 1940 г. в преддверии немецких бомбардировок, которые затем начались в сентябре. Последняя волна эвакуаций состоялась в 1944 г., когда Германия возобновила ранее остановленные бомбардировки.] постепенно возвращались в город после своих продлённых каникул в забытых деревнях, разбросанных по стране. Всё как будто возвращалось в свою колею, какой бы ни была эта колея у страны во время войны.

Разрушенные городские здания, в свою очередь, оставались нетронутыми, потому что владельцы недвижимости не хотели их отстраивать из-за возможности возвращения немецких самолётов. Уж не говоря о том, что добыча материалов, оборудования и рабочих, чтобы починить частные здания, которые не были необходимы для боевых действий, стала невыполнимой задачей даже для богатеев.

Деньги были — с несколько вольным определением «были»: она читала, что некоторые банки перевезли свои драгоценные слитки в Канаду,{?}[Более 2.1т золота было перевезено из Банка Англии в Канаду в 1939–1940гг. ] — но больше не было ничего. Это был тот случай, когда деньги не могли купить всё.

Гермиона радовалась, что её деньги гарантировали безопасность того, что было важно для неё. Её дом был нетронут. Дефициты, военкоматы и мародёры не касались её мамы с папой.

Родители встретили её на магловской стороне станции.

Отец выглядел измученным. Он выглядел уставшим, когда она приезжала домой на каникулы поздним июнем — в своих письмах он писал о переработках из-за бомбардировок и сопутствующих пожарах, — но теперь казалось, что утомление закрепилось всерьёз и надолго, оседая серыми перьями в волосах вдоль висков и глубокими морщинами над бровями и в уголках глаз.

А мама, она заметила, выглядела бледной, её кожа отливала синевой, когда она стояла под тенью тележки для багажа, самым ярким цветом на её лице был кораллово-красный всполох помады. Взгляд маминых карих глаз по-прежнему оставался острым и подвижным, но они потеряли почти всё веселье и тепло, которыми обычно озарялись её черты во время рождественских торжеств.

В любой другой год её семья бы провела летние каникулы в снятом доме у моря или обозревая достопримечательности исторических замков и римских фортов в британских деревнях. В этом и нескольких последних годах они этого не делали. Вместо этого их семья проводила бoльшую часть своего времени, когда им не нужно было работать и покупать товары первой необходимости, в доме в близкой доступности подвала, потому что никогда не знали, если или когда сирены снова завоют. Поэтому никто из них особенно не загорел летом.

Теперь, в кратчайшие дни зимы, все трое Грейнджеров выглядели достаточно бледными и изнурёнными, как домашние цветы, содержащиеся в чулане. Гермионе казалось, что что-то в её маме с папой износилось от напряжения времени, несмотря на попытки государства для поднятия духа и неявное давление со стороны людей их социальной группы, заставляющее их поддерживать минимальные стандарты внешнего вида.

Но это не означало, что они не могли попытаться вернуть рождественское настроение, напоминающее о беззаботных днях детства Гермионы. Сейчас Гермионе было пятнадцать, и всему, что оставалось от её детства — если ребёнку можно было оставаться ребёнком посреди войны, — был отведён короткий срок до окончательного исчезновения. Обстоятельства хоть и были напряжёнными, но у Грейнджеров были альтернативы. Им не требовалось подвергать себя несчастьями из солидарности военным действиям.

Поэтому мама с папой в этом году сделали Рождественский праздник как в старые добрые времена: с запечённым гусем в Рождественский день, подарками под ёлкой и новым комплектом одежды для каждого члена семьи, включая новые мантии и зачарованные чулки, на которых не образовывались стрелки, для Гермионы. Какая-то её часть остро осознавала, что остальные в Лондоне довольствовались консервированной свининой, присланной американцами, а нормирование одежды началось в июне. Поэтому большинство семей копили свои талоны, чтобы заменить пальто, из которых выросли их дети, или позволить себе пару зимних перчаток.

Другая её часть, которую она не хотела замечать, была рада, что Том остался в Хогвартсе. Это была её семья, и ей нравилось проводить с ними время без его присутствия. Когда он с ними жил, она практиковала сдержанность до такой степени, что чувствовала себя виноватой за любые жесты открытой привязанности с мамой и папой. Её родители старались принять Тома, но ей всё равно казалось, будто она хвастается семьёй перед ним, когда у него не было своей.

Она была рада, что ей не нужно было делиться семейным Рождеством — своей семьи — с ним.