Одного поля ягоды

— «Том Риддл…» — миссис Коул читала медленным, невнятным голосом. — «Закрепил… За собой позицию для летней работы».

— Всё правильно, миссис Коул, — сказал Том, кивая в такт. — Это была возможность, которую я не мог упустить.

— «Работа… Предоставляет питание и проживание. Тому не будет нужна его комната. Его комната останется… Нетронутой… До следующего возвращения Тома».

— Спасибо, миссис Коул, — сказал Том, любезно улыбаясь. — Я знаю, что приют может стать тесноватым с новыми жителями, но Вы знаете, как сильно я люблю, чтобы мои вещи оставались в порядке.

— «От имени Тома передаётся сумма в пять фунтов… В благодарность за содействие миссис Коул».

— Аванс в счёт моего жалованья, — сказал Том. — Мне будет приятно, если Вы напишете расписку и сделаете копию для своих записей. Чтобы было о чём вспомнить, когда меня не станет.

Многие маглорождённые, оставшиеся в Хогвартсе на рождественские каникулы из-за войны, получили посылки с вещами от своих родителей, которые почему-то включали в себя магловские фунты стерлингов. Было нетрудно разменять их фунты на галлеоны по выгодному курсу. Их родители, будучи маглами, и они сами, будучи несовершеннолетними, не могли открыть счета в «Гринготтсе». Без счёта они не могли писать гоблинам для проведения банковских операций по совиной почте. И пока они были в школе, они не могли сходить и разменять валюту у кассира.

Том скопил больше двух сотен галлеонов за целый год писательства, что могло сделать его сундук достаточно тяжёлым, если бы мешочки с деньгами не были зачарованы быть лёгкими, как пёрышко. Вместе они занимали бoльшую часть его сундука и звенели, если он не обновлял регулярно заклинание Немоты. Он с некоторым облегчением разменял значительную часть своего золота на магловские банкноты и собирался открыть счёт в магловском банке. Он решил хранить лишние деньги в магловском банке до семнадцати лет и получать с них проценты. Гоблины не предлагали ни процентов, ни вообще каких-либо вариантов вложения денег.

Миссис Коул размазала струйку слюны, вытекшую на подбородок, пока писала расписку в двух экземплярах. Она положила копию Тома в тот же конверт и вернула его Тому, который он взял рукой, накрытой салфеткой.

— Кажется… Всё в порядке, Том, — сказала миссис Коул.

— Я очень признателен Вам, миссис Коул, — светился Том. — Я увижу Вас в следующем году, полагаю. Может быть, я пошлю открытку, пока буду в отъезде, если у меня будет время, но не ищите её.

— До свидания… Том…

Том закрыл за собой дверь и позволил миссис Коул вернуться к её подсчётам продовольственных карточек.

Это сработало.

Конечно, сработало.

Он знал, что это сработает, когда он убедил Розье втереть немного его пасты из Морочащей закваски на дверные ручки раздевалки квиддичной команды Гриффиндора в ночь накануне их заключительной игры года в последние выходные мая. Рейвенкло разбили Гриффиндор, но ни одна из команд не заработала достаточно очков, чтобы превзойти совокупное количество баллов Слизерина.

Слизерин выиграл Кубок по квиддичу, и Том заручился почтением Розье, которое тот не проявлял с тех пор, как вступил в неофициальный клуб «домашней работы» Тома после Рождества. Это было удобно для Тома, который до этого момента считал Себастьяна Розье интересным и полезным, как мебель.

Лукавые упоминания Розье об унизительном поражении гриффиндорцев за ужином в тот вечер убедили Абраксаса Малфоя быть менее агрессивным в дуэльном клубе, потому что как член команды Слизерина по квиддичу он больше заботился о победе, чем о спортивном поведении. И если Малфой не мог победить в дуэлях, он довольствовался победами в квиддичных матчах за факультет, потому что это делало его на шаг ближе к капитанству в следующем учебном году.

(Никто, кроме Розье, не знал, как именно Том сделал это, и даже Розье не знал, что именно он нанёс на дверную ручку, — только то, что ему надо надеть перчатки для травологии, выполняя назначенное задание.)

Поэтому теперь Том тащил свой сундук две мили{?}[чуть больше 3км] в направлении Чаринг-Кросс. Он не мог зачаровать его, чтобы он был легче, так же, как он не мог применить Конфундус или Обливиэйт к миссис Коул и сэкономить два часа на нарезке ингредиентов в пудру сверх трёх часов варки и остужения, потому что ингредиенты для зелий целиком не растворялись в основе для пасты так, как в жидкости. По крайней мере, у зелий было преимущество: их не могли определить в палочке тем же способом, который профессор Меррифот использовала после Случая со Шкафом, что, позже он узнал, было стандартной процедурой для авроров и магов, когда они допрашивали потенциальных нарушителей закона. Потребовался бы Мастер зельеварения, чтобы выяснить, что сделал Том, а он прихватил с собой единственное доказательство.

Со всей подготовкой, которую он проделал, чтобы сбежать из магловского мира на лето, его планы о том, что делать после, оставались… туманными.

Его главной целью было не попасть в приют и найти себе место, где можно было бы получить чистые простыни и хорошее питание, не оказавшись при этом на пороге дома Грейнджеров, как бездомный щенок, с кепкой в одной руке и чемоданом в другой. Не потому, что Грейнджеры были жестокими или грубо с ним обращались, как другие люди, когда приглашали к себе осиротевших детей без намерения сделать их членом своей семьи, — на ум приходят старые девы, ищущие себе сиделку на старость, или большие семьи, которым нужна прислуга, выполняющая всю домашнюю работу, — но жить с ними было бы постоянным умопомешательством.

У них были определённые ожидания.

Они хотели, чтобы он был дружелюбным, приятным и компанейским.

Он мог это сделать: он мог соответствовать их ожиданиям, если бы захотел, — Том Риддл мог сделать всё, если приложит к этому свою волю.

Но он знал, что это было бы иллюзией, затиркой неотёсанных краёв его характера, чтобы остальные были ослеплены его светом и больше не могли увидеть ничего. Как глазурь на фарфоровой чашке, его внешний слой со временем потрётся, постоянный контакт нанесёт ему несколько сколов и проявит намёки на его истинный цвет.

А в его истинном цвете гордиться было нечем, это не то, что хотелось бы видеть другим, — Том отказывался принимать по этому поводу меры, — потому что он, фигурально говоря, был похож на прирученную дворнягу больше, чем был готов признать, по крайней мере, в отношении его чувств к Гермионе Грейнджер.

Это была смесь того, как она пахла и как она ощущалась — странно, и мягко, и плотско, что в теории должно было быть так же притягательно, как опустить руку в бочку с засоленными жабами в шкафчике с запасами для зельеварения, но таковым не было. Он хотел, чтобы её дружеские похлопывания по плечу и предплечью длились дольше. Когда он видел, как она рассеянно водит пальцами по перьям своей совы за столом на завтраке, он представлял, что он был объектом её внимания. Его память цеплялась за объятие, которое она подарила ему тем утром на платформе, перед тем как они пошли разными дорогами…

Конечно, он знал, что это было.

Это дошло до точки, когда он больше не мог игнорировать существование этого, но не так далеко, чтобы он не мог держать свои мысли и позывы в узде. Во время школьного года у него был дуэльный клуб и члены его неофициального кружка по домашней работе, где он выплёскивал своё разочарование. Ничего так не удовлетворяло зуд внутри него, как смахивать людей с дуэльной платформы, будто они кегли. Летом у него не было роскоши в виде добровольцев, готовых встретиться с кончиком его палочки, поэтому он решил удалиться от Умопомешательства, чтобы навести порядок в своей жизни. У него были дела получше, чем теряться в праздных мыслях, когда реальные, прибыльные возможности ускользали от его внимания.