Огола и Оголива
Шрифт:
–У одной тебя ничего не получится.
Мне хотелось пойти в штаб, сказать, что у меня – день рождения, угостить их всех чем-нибудь вкусненьким, но мама меня на улицу не пустила. Сказала:
–Вдруг подружки придут, а тебя нет, нехорошо получится!
Это к лучшему, что я туда не попала: им же это всё равно.
После обеда пришла Наташа в своих не снимаемых горчичных брюках. Мы с ней в гости друг к другу не ходили, но нас с ней связывало нечто большее.
Моя бабушка сидела в моей комнате на диване в своём принципиально старом коричневом пальто.
–Это – твоя бабушка? – спросила Наташа, а
Наташа подарила мне розового зайца с сердцем в лапах, и я посадила его в сервант. И книгу Фридриха Ницше «Воля к власти» с надписью: «Надеюсь, что ты никогда не разделишь его убеждений!»
Отчим к этому времени уже успел напиться. Я расстроилась, мне стало ужасно стыдно.
–Не переживай ты! – сказала Наташа.– Мой пьяный отец вообще гонялся за нами с ножом. Мать меня от него на руки… Это же Россия!
–Классно!– сказала она по поводу моего приключения. – Жалко, что я все станции хорошо знаю.
А уже совсем поздно пришла Вика вместе с соседкой Таней Берсенёвой. Она подарила мне лохматого розового домовёнка на ваккуумной присоске. Её день рождения был на пять дней раньше, а праздновать она собиралась завтра. Но она отчего-то страшно поругалась с матерью, и та запретила ей собирать гостей.
–Ал, мы с Танькой еле вышли, мы сказали, что мусор пойдём выносить!
А вот сама Вика у меня как-то осталась без поздравления. Мама купила для неё гвоздички, что-то ещё, я пошла её поздравлять, а Вика ещё не вернулась с учёбы. Я позвонила к Тане, чтобы передать подарок, но её мать, тётя Маша, ничего не взяла: «Я же вас не знаю!»
–А я весь день ждала, что твой отец к тебе придёт,– сказала мама.– Всё-таки восемнадцать лет.
То же самое она говорила и на моё шестнадцатилетие. Но, это же глупо, откуда моему биологическому отцу знать этот адрес?! Он буквально до последнего времени был прописан в квартире у бабушки. Бедная мама что только не делала, чтобы его выписать, даже подавала в Верховный суд СССР, но ей отказали, так как человек не может потерять жилплощадь. И вот по блату два года назад его выписали.
На следующий день, в воскресенье, мы с мамой и бабушкой пошли на рынок,– мой дед подарил мне деньги на хорошую зимнюю одежду.
Мы долго ходили по рядам, и задержались у маленькой женщины лет сорока пяти. Её голова была красиво обвязана серым шерстяным шарфом. А волосы у неё были длинные и льняные.
Хозяйка предложила красивую рыжую дублёнку с кисточками.
–Она, наверное, мала будет,– с сомнением заявила мама.
–Просто пальто ей это великовато,– авторитетно заявила блондинка.
В то время, приобретая на рынке зимнюю одежду, покупатели раздевались и мерили её прямо на морозе. Странно, что мама, столь заботившаяся о моём здоровье, такое благословила.
Подошло!
–Как дёшево…– удивилась мама.
–У меня вообще самый дешёвый товар!– гордо сказала женщина.– Заходите.
А ещё тогда были в моде меховые капоры, и мне купили такую шапочку с завязочками из чернобурой лисы. Чернявый сибиряк, пока я мерила, заботливо держал зеркало с отбитыми краями.
Дома я почему-то спросила про дублёнку:
–А не снимут?
–Ой, да у нас Людка Коваленко ходит в норковой шубе из хвостов за 10 миллионов, у нас…
Мама рассмотрела лейблик, где было слово “France”, и
сказала мечтательно:–А вдруг и правда– Франция?
–А может быть, она скоро себе на норковую шубу заработает,– ласково сказала бабушка.
–Да, заработает она!– злобно закричала мама.– Какая у неё там зарплата будет,– на хлеб не хватит!
В общем, от бабушки пришло благословение, а от мамы – проклятие. Это было подло с её стороны: она же сама грезила, чтобы я работала в библиотеке, выпросила для меня это место, а теперь попрекала!
Часть вторая.
Глава десятая.
Я остаюсь.
И я, я остаюсь.
Там, где мне хочется быть.
И пусть я немного боюсь,
Но я, я остаюсь,
Я остаюсь, чтобы жить.
Анатолий Крупнов.
–А, это ты! Пришла всё-таки! Молодец! Ну как, родители не узнали? Какая ты нарядная сегодня!
Если осенью Света предпочитала халат, то сейчас на ней была ослепительно белая блузка хорошего кроя и серая длинная юбка, которую она сама же себе и сшила «для свидетельства об Иегове», а на плечах – светло-жёлтая ажурная шаль. Неужели она вырядилась так ради меня, в честь того, что я «продолжила учёбу»? И вид у неё в этом наряде был такой русский, такой православный!
И Огола сказала за стенкой тихо и грустно:
–Светочка, она пришла всё-таки? – и вышла поздороваться.
И Огола сегодня разоделась в пушистую белую кофту и серую юбку из клиньев. Просто как какая-то старая, богатая купчиха. Получается, они осознавали, что их учение может напугать, ввергнуть в панику, заставить спастись бегством.
Ну и я сегодня тоже решила соблюсти «свидетельский дресс-код»; надела юбку, подаренную маму (надо же её ну хоть куда-то носить!), розовый индийский свитер, – с ним очень красиво сочетались чёрный шёлковый воротник и манжеты. Я в них ещё в школу ходила.
–Как насчёт работы? – по-родственному спрашивает Огола.
–Была очень хорошая работа в Москве, но в последнюю минуту взяли своих,– пожаловалась я.
–А какая? Секретарём? Писать что-нибудь?– догадалась Светлана.– А ты не хочешь стать продавцом? А то я часто вижу объявления, что нужен продавец…
–Да что ты, что ты, Светочка!– замахала Огола на неё руками.– Там своруют, а она – отвечай за недостачу!
–Но, там же у них вроде закрыто, под стеклом…
–Да они на складе своруют! А если они ей недостачу в кассе сделают? – со знанием дела сказала Огола. – Ну, ничего, Аллочка, может, мама в Щёлкове тебе что-нибудь найдёт…
–Но я хочу именно туда! – не сдавалась я. – Мне эту работу нашли…мои новые друзья!
Вряд ли Захарова, и её муж, которых я так любила, считали меня своим другом, – просто назойливой мухой. Или приблудной кошкой, которой можно в виде одолжения и почесать за ушком. Ей даже молочка ни разу не налили. Вот Соколовой я нравилась, как забавная обезьянка, но я её ненавидела, потому что она занимала рабочее место, которое могло стать моим. Но мне было важно соврать и самой себе, и другим, что у меня есть друзья.