Охота на охотника

Слухи, которых не избежать, и самого чудовищного свойства. Хотя... что может быть чудовищнее-то? Вообразить сложно. А стало быть, гибель рода, репутацию которого не восстановить после такого-то... что было бы с нею?

Заступился бы Александр?

Несомненно.

Он не из тех, кто бросает своих, а Властимира давно уж стала близка, но... ему и без того приходилось тяжко. А неподсудные Одовецкие вполне могли бы стать причиной нового бунта.

– Спасибо, - ей с трудом удалось разлепить губы, чтобы произнести одно это слово. И рука, стиснувшая плечо, показала: ждали. А еще Властимира склонила голову, прижалась к этой руке, зажмурилась, слезы сглатывая.

За что они так...

С нею.

С людьми? Вечное искушение, которому и без того сложно противостоять. Ей ли не знать? Когда сила бурлит, когда кажется, что одним движением руки ты способна изменить мир и это недалеко от правды. Так просто вообразить себя, если не Господом, то всяко ангелом его.

А дальше...

Позволить одно. И другое. И убедившись, что все верно, все правильно, решить, будто ты отныне и всегда прав. Во всем.

А уж призрак живой воды, способной исцелить любую болезнь, многих довел до безумия.

– Бабушка, - Аглая встала, тронула одной рукой нитку жемчуга.
– Я... наверное, пойду, да? Я... мне надо к одному человеку заглянуть... а ты не думай. Просто не думай. Нам с тобой повезло и...

...и еще как повезло.

Дубыня, мрачный, неповоротливый, тоже уходит, двигаясь при всей неповоротливости своей тихо, что кот.

– Почему раньше не сказали?

– Сперва... разбирались. Мальчишка же. Хотел выяснить, что до как... твой зятек не сам же грязную работу делал. Стало быть, имелись люди. А те люди знали, чего им знать не велено было. Да еще слушок пошел, что только вашей кровью остановить заразу можно, что... мол, госпожа собой пожертвовала... она-то пожертвовала, а ты и Аглая остались. Понимаешь?

Еще как.

Люди... они люди. И в слабости своей тоже. А страх их вовсе меняет, и вот уже призрачная надежда излечиться самому или спасти кого-то близкого...

– Потому и охраняли вас, пока все не обляжется.

– А я сбежала...

– Сбежала, - подтвердил Довгарт.
– Недалеко, правда...

– Следил?

– Приглядывал.

– Почему...

– Ты бы ответов искать стала. Да и не верила... расскажи бы мы про твоего зятька, про дочку, неужто поверила бы? Тем паче, что поместье Дубынюшка старательно вычистил. И свидетелей, кто и вправду мог чего сказать... хотя тут зараза сама постаралась.

Тишина.

И птичек за окном слыхать. Соловьи, чтоб их. На Севере соловьи тоже поют, ночами. Наверняка все еще поют, хотя годы прошли, а розарий, матушкой созданный, захирел. Но птицам-то что до забот человеческих.

– Мог бы и написать.

– Чтоб ты еще дальше сбежала?

– А сюда...

– Как сказали, что собираешься, то и я решил... давненько при дворе не показывался. И вообще... у меня, между прочим, внучка имеется. Мужа ей подыскать надобно. Только ж разве позволит? Вся в батьку. Упрямая и дурковатая.

– Не греши на девочку...

– Я не грешу. Я горжусь.

– Сядь уже, в ногах правды нет.

– А где она есть?
– но совета Довгарт прислушался, сел рядышком и за руку взял, погладил пальцы. Спросил: - Вернешься?

Ей бы ответить, что всенепременно, но... куда?

Как?

Вновь взглянуть на пепелище? Пусть расчищенное, пусть прикрытое ковром травяным и почти даже на пепелище собственно не похожее? Пересчитать молоденькие березки, которые на нем выросли? И постановить... возродить усадьбу?

Или же напротив, бросить, как оно есть, и отстроить новую?

Но все равно... там все будет, как прежде. И не так как прежде одновременно. И она, глядя на разросшийся, забуявший черемуховый куст, станет гадать, почему ей в голову не пришло, что...

– Не знаю...
– она погладила морщинистую руку.
– Я... и хочу, и боюсь. Там все... напоминать станет.

– Станет, - согласился Довгарт.
– Если за прошлым вздыхать, то всенепременно станет.

– А что еще делать?

– Дело.

– Какое?

Таровицкий подбородок почесал. Щетина пробилась. У него она всегда быстро отрастала, отчего он злился, потому как бороды в то время уже вышли из моды. Правда, после опять вошли и снова вышли.

– Мне тут... предложили... точнее поручили... не только мне... в общем, тут кто-то сильно умный посчитал, что магов в Империи больше, чем мест в Университете. И не дело это, когда одаренные люди вместо службы Императору дурью маются да в заговоры лезут. Они-то Университет расширят, само собой, но понимаешь же, что ширить его сильно некуда. Вот и пришла мысль, что второй нужен... под императорскою рукой чтобы. А где я, и где Университет?

– Справишься.

От него пахло лесом. Светлым бором сосновым, в котором ветер гуляет. И да, ей бы хотелось вернуться... к этому вот бору. К солнцу, что, пробираясь сквозь колючий покров, разливается по сухим мхам. Тронуть тяжелую смолистую кору, липкую на жаре.

Вдохнуть запах.

Снять ягоду черники или...

– Если поможешь, справлюсь.

– А если нет?

– Поможешь, - уверенно сказал Довгарт.
– Куда ж ты денешься... у меня, между прочим, сердце слабое. За мною постоянный пригляд нужен, чтоб целитель хороший... а то прислали каких-то девиц... юбки короткие, губы намалеваны. Срам, а не целительницы?

– Куда прислали?

– Ко мне, - а глаза смеются.
– Приглядывать.

– Я им пригляжу, - пообещала Властимира и поднялась, на руку опираясь.
– Так пригляжу... я смотрю, тут вообще думают, что если дар есть, то и учить не надобно, само приложится...

– Вот и поучишь.

А солнце там жаркое, даром, что лето короче крыла мушиного. Но такого Властимира нигде не встречала...

– Будешь этим... как его... деканом целительского факультета.

– Я?

– А кого мне еще брать? В Арсиноре, небось, своего не отпустят. Они и тебя хотели звать. Преподавателем. Но я сказал им, что шиш. У них своих хватает, а мне ты нужней.

– В Университете?

– В жизни.

Сказал спокойно. Ровно.

И... наверное, ему можно верить. Наверное, он не обидит. Только сердце неспокойное - после инфаркта, между прочим, покой нужен - сжалось тревожно.

– Я не буду тебя торопить, - он вновь же понял и, диво дивное, не обиделся. Верно, с годами и огонь горит спокойней.
– Только и ты не убегай больше. Ладно?

– Не стану, - пообещала Властимира.

Да и куда ей?

Если от солнца, северного короткого лета и этого невозможного мужчины. У него, между прочим, кусок души Властимириной, а потому приглядывать стоит, пока и вправду не прилипли к этому куску какие-нибудь девицы в коротких юбках и с напомаженными губами.