Охота на сокола. Генрих VIII и Анна Болейн: брак, который перевернул устои, потряс Европу и изменил Англию

Будучи совершенно уверенной в том, что родится мальчик, Анна заказала медаль со своим портретом к его рождению. Единственный уцелевший экземпляр портретной медали, отчеканенный в свинце, имеет сильные повреждения, напоминающие следы удара молотком. На портрете Анна изображена с поворотом головы в три четверти, в непривычном для нее английском гейбле на голове и в платье с прямоугольным вырезом. На платье нет воротника, съемные рукава плотно облегают руки выше локтя, а с верхнего ряда двойного жемчужного ожерелья свисает наперсный крест. Анна тщательно продумала этот наряд: она хотела предстать в образе истинной англичанки, предпочитающей английский стиль в одежде, вопреки сложившемуся мнению о ее франкофильских пристрастиях²⁰. На медали имеется латинская монограмма AR (лат. Anna Regina – Анна Королева) и ее девиз «Счастливейшая», а также указан год изготовления – 1534. Из-за повреждений оказался слегка расплющен нос и практически уничтожены левая щека и глаз, однако отчетливо видны овал лица, гордо выпрямленная шея, твердый волевой подбородок и высокие скулы²¹.

Новость о беременности Анны не разглашалась до Великого четверга на Страстной неделе, когда Генрих и Анна должны были по традиции раздавать кольца, оберегающие от судорог и эпилепсии. Джордж Тейлор поделился новостями с леди Лайл: «Его Величество король и королева веселы и пребывают в добром здравии, благодаря Господу нашему, и у Королевы уже округлился живот – мы молимся Богу, чтобы он послал нам принца». Шапюи мрачно сообщал Карлу, что Анна находится «в таком состоянии здоровья и возрасте, которые позволят ей иметь еще много детей». Болейнам и Генриху оставалось только надеяться на то, что этим прогнозам будет суждено осуществиться²².

В Страстную пятницу в Лондон на пять дней с особой миссией вернулся Жиль де ла Помрэ. Он служил экономом при дворе короля Франциска и представлял большой интерес для Генриха и Анны, поскольку его непосредственным патроном теперь был король, а не герцог де Монморанси. В подтверждение того, что былые разногласия забыты, Генрих распорядился послать ему в подарок 300 золотых экю²³. Анна тоже приложила немало усилий, желая доставить удовольствие королевскому посланнику. Во вторник на Пасхальной неделе она пригласила его в Элтемский дворец, чтобы показать принцессу Елизавету. Сначала он увидел малютку в «парадной колыбели»: она лежала в наряде из золотой парчи на одеяле, подбитом мехом горностая, и под балдахином из ткани малинового цвета, украшенной золотыми геральдическими знаками и гербами. А затем ее показали «совершенно нагой» (фр. toute nue).

Анна ясно дала понять свои намерения: она хотела обручить дочь с французским принцем, как только той исполнится двенадцать. С ее стороны это был своеобразный первый шаг на пути к восстановлению англо-французского альянса после ряда неудач предыдущего года. Она вынашивала планы о новом англо-французском саммите, который должен был состояться в Кале уже летом и в котором она предполагала участвовать наравне с двумя монархами. В преддверии готовящейся встречи Генрих заказал чрезвычайно дорогостоящую переделку королевской резиденции при Казначействе в Кале, где должны были разместиться Франциск и он с Анной. Апартаменты короля и королевы предполагалось полностью обновить. Для Франциска начали строить отдельное крыло c внутренним двором. В этом крыле планировалось разместить большой зал, обеденный зал, личные покои, спальню, галерею, гардеробную, специальное закрытое помещение, где король мог уединиться, чтобы послушать мессу, отдельные кухни с примыкающим к ним садом. Для большего удобства рядом со спальней было предусмотрено особое помещение для личных нужд – туалет, а дополнительные отхожие места для придворных и слуг должны были находиться снаружи²⁴.

Генрих отправил Джорджа Болейна в сопровождения сэра Уильяма Фицуильяма во Францию с четвертой миссией – завершить подготовку к саммиту²⁵. Франциск быстро согласился на предложение Анны о встрече, однако был немногословен. За несколько месяцев до этого Париж и большую часть Франции охватили волнения, вызванные тем, что новый ректор Сорбонны и один из лидеров реформаторского движения Николя Коп бежал в протестантский Базель. Выступив в Париже с провокационной речью, он был вынужден спасаться от преследований. Маргарита Ангулемская, которая радушно встретила Джорджа Болейна и Уильяма Фицуильяма и подарила каждому из них по золотому кубку с крышкой, понимала, что находится меж двух огней. Ее протеже и альмонарий Жерар Руссель, выдающийся последователь Жака Лефевра д’Этапля и член круга Мо, был обвинен в ереси, которую он распространял в своих проповедях во время Великого поста. За побегом Копа последовало около трехсот арестов, завершившихся в октябре 1534 года так называемым Делом о листовках (фр. Affaire des Placards), когда гугенотские листовки с критикой католической мессы стали появляться в Париже, а также в пяти крупных городах и даже в Амбуазе, где в это время находился Франциск. В Париже распространились пугающие слухи о том, что сторонники Реформации собираются разграбить Лувр, сжечь церкви и устроить массовую резню правоверных католиков²⁶.

Франциск направил все усилия на то, чтобы доказать свою приверженность устоям католической веры, а франкофильская политика Болейнов на время потеряла для него актуальность. Генрих, сомневаясь в необходимости саммита, предложенного Анной, решил не спешить и перенес встречу в верхах с июля на август, а потом – на сентябрь. Все закончилось тем, что он снова отправил Джорджа во Францию, предварительно проинструктировав его о необходимости отложить встречу до апреля следующего года. Во избежание вопросов и подозрений Джордж должен был представить дело так, что все отсрочки делались якобы по просьбе его сестры, которая была уже на «большом сроке» и не могла путешествовать. В отношении Маргариты Джордж должен был объяснить, что для Анны она всегда была «горячо любимой принцессой, и она не сомневается, что та поймет ее и на этот раз», он также должен был «впустить ее в тайники души королевы, дабы понятны стали причины, сподвигнувшие Ее Величество столь активно ходатайствовать в этом деле». Ибо Анна, как уверял Генрих, «ничего не желала так страстно… как общества [Маргариты], для встречи с которой было больше причин, чем можно себе представить»²⁷.

Лично проверив и подписав указания для Джорджа, он еще раз остановился на том, как тот должен построить свою речь, чтобы Франциск «не пронюхал», что в отсрочках замешан сам Генрих, и поверил в то, что перенос сроков произошел по инициативе Анны²⁸.

Однако Генрих тревожился не только насчет предстоящего саммита, в целесообразности которого он сильно сомневался. Остается неизвестным, советовался ли он или доктор Баттс с врачом, наблюдавшим Анну, доктором Ричардом Бартлетом (или Бартлотом) относительно ее беременности. Так или иначе, опасения короля оказались небеспочвенными²⁹. В конце июля или в первых числах августа, после возвращения Джорджа из Франции, когда Генрих и Анна во время несколько сокращенного летнего путешествия по стране находились в Суррее, у нее начались преждевременные роды, закончившиеся рождением мертвого младенца [108] . Комната, предназначавшаяся для родов, пустовала, а Анна, как только смогла встать с постели, закрылась от всех в личных покоях³⁰. Что ж, первый ребенок – дочь, второй родился мертвым. Трудно представить более трагический поворот судьбы на пути к долгожданному успеху. Генрих был опустошен и раздавлен. Все это было ему до боли знакомо.

108

 Этот случай нередко классифицируют как выкидыш, однако это произошло, когда Анна находилась уже в третьем триместре беременности.– Примеч. авторов.

Состояние неопределенности, в котором пребывал Генрих, омрачили новости из Рима. Климент умирал от рака желудка, и вскоре должен был собраться конклав для избрания нового папы. Как все сложится, когда его преемник вступит в должность? Возможно, альянс Рима и Франции рухнет? Однако если это случится, пойдет ли новый папа на укрепление союза с Карлом? По мнению Генриха, это было бы еще хуже.

При таком обилии личных и политических поводов для беспокойства привязанность Генриха к Анне заметно ослабла, пусть даже на короткое время. Пара теперь редко появлялась на публике вместе, и Генрих стал заглядываться на других женщин. В сентябре он начал флиртовать с одной из них. Личность ее нам неизвестна, однако совершенно точно это была дама из свиты Анны с консервативными религиозными взглядами. Нет никаких свидетельств того, что Генрих с ней спал³¹.

Эта история вышла за пределы обычной размолвки между влюбленными, когда вышеупомянутая дама прислала восемнадцатилетней принцессе Марии записку утешительного содержания, в которой она просила девушку «не падать духом, ибо все ее несчастья закончатся раньше, чем она того ожидает». Анну более всего расстроили заверения дамы в том, что «как только представится случай, Мария увидит, что перед ней истинный друг и верный слуга». Анна, еще не оправившаяся после рождения мертвого младенца и чувствовавшая свою незащищенность, сочла это оскорблением для себя как королевы и потребовала отослать даму подальше от двора. Прежде такие требования не вызывали у Генриха никаких возражений. Сейчас же ее протест обернулся против нее: она лишь разозлила короля. Он не был готов к тому, чтобы выслушивать упреки от жены или препираться с ней из-за дочери, которую он любил и которая была дорога ему как своя плоть и кровь несмотря на то, что она была на стороне матери. «В страшном гневе» он вышел из комнаты, «громко жалуясь на то, что она докучает ему своими слишком настойчивыми просьбами и домогательствами»³².

Надеясь найти выход из этой непростой ситуации, Анна попросила жену своего брата, Джейн Паркер, помочь ей устранить таинственную «доброжелательницу». Она решила, что может довериться Джейн. Вместе они разработали план, как избавиться от соперницы: Джейн должна была затеять с ней «что-то вроде» ссоры в расчете на то, что Генрих, не любивший лишнего шума, отошлет ее сам, сочтя ситуацию слишком утомительной. Отмечая, что Джейн «вступила в заговор», Шапюи, возможно, подразумевал участие в нем и других членов семьи Болейн. Как бы то ни было, все пошло не так, как было задумано, и закончилось тем, что к Рождественским праздникам отстраненной от двора оказалась сама Джейн, а не соперница Анны³³.

Не стоит придавать слишком большого значения этому инциденту: та дама из свиты Анны вскоре была позабыта, и мы даже не знаем ее имени. «Молодая леди, которой король недавно оказывал знаки внимания, больше не пользуется его расположением»,– сообщал Шапюи Карлу в послании, приуроченном к Новому году. Это объясняется тем, не без ехидства замечает он, что «ее место заняла» одна из кузин Анны, предположительно кто-то из дочерей сэра Джона и леди Энн Шелтон. Это могла быть Мэри Шелтон, но скорее всего, речь шла о ее сестре Маргарет. Впрочем, не успели высохнуть чернила в его письме, как Шапюи, уже привыкший к тому, как быстро возникали и тотчас затухали сплетни в замкнутом мирке королевского двора, уже склонялся к мысли о том, что все эти слухи были сильно преувеличены. Отношения Генриха и Анны были бурными, но прочными. Размышляя о природе этих отношений, посол пришел к выводу, что именно такие эмоциональные «горки» и придавали им особую остроту³⁴.