Охота на сокола. Генрих VIII и Анна Болейн: брак, который перевернул устои, потряс Европу и изменил Англию

В стихах, собранных в Девонширской рукописи, отчетливо прослеживаются три основные темы. Любовь следует хранить в тайне, подальше от всевидящих глаз и всеслышащих ушей. Любовь всегда тесно связана с политикой, властью и предательством, особенно что касается женщин. Важно научиться маскировать свои чувства – опрометчивость в любовных отношениях может обернуться трагическими последствиями. Стихотворение, открывающее сборник, задает общий тон:

Внемли совету – осторожной будь, Чтоб взгляд влюбленный не выдал суть. Читать себя как книгу не позволяй, А лучше – виду не подавай. Лукавство бдит, и хоть скрывай Ты помыслов заветных нить, Глаз любопытных не закрыть, Так виду ты не подавай ²⁶.

Рукопись насчитывает 185 стихов, при этом считается, что автором 129 из них, включая приведенное выше, является Томас Уайетт. Однако нет ни одной строки, написанной его почерком, и ни одного свидетельства того, что он непосредственно принимал участие в создании этого сборника. Скорее всего, стихи переписывались из других источников или писались по памяти, если составители знали их наизусть²⁷.

Примерно в 1537 году владелицей рукописи стала Маргарет Дуглас. По почерку удалось установить, что автором многих записей была Мэри Шелтон. Она оставила свое имя в двух разных местах, не считая форзаца, и включила в сборник стихи собственного сочинения, сделав пометку на полях напротив одного из них – «скверные стишки». Рядом с другим стихотворением она небрежно написала: «Выучить, но только чтобы петь». На полях около стиха, в котором некий воздыхатель говорит, как он «страдает в печали», кто-то (возможно, это была Маргарет Дуглас) оставил язвительный комментарий: «Даже и не мечтай». В ответ Мэри возражает: «Это стоит того». Судя по тому, что ее реплики нередко появляются в ответ на замечания Маргарет, можно предположить, что ее и племянницу короля связывала довольно тесная дружба. Под заключительным стихом Мэри добавляет строчку следующего содержания: «О непрошеной услуге просить не надо. Мэри Шелтон». Должно быть, стихотворение было написано ее поклонником, поскольку первые буквы каждой строфы складываются в одно слово SHELTUN (так писалась фамилия Мэри). Акростихи, загадки, построенные на двойных смыслах и тайных намеках,– эти излюбленные приемы куртуазной риторики были хорошо знакомы как Мэри, так и самой Анне²⁸.

В кругу Анны и среди ее современников было принято называть стихотворные произведения такого рода «песнями» или «балладами». После смерти Джорджа Болейна многие вспоминали о нем как о талантливом «сочинителе» «разнообразных песен и сонетов», хотя, конечно, его нельзя было поставить в один ряд с Томасом Уайеттом²⁹. Стихи за возможным авторством Джорджа широко обсуждались литературными экспертами, однако пока не удалось точно установить, кто повлиял на его поэтическую манеру³⁰. Принято считать, что некоторые из его стихов вошли в таинственный сборник «Суд Венеры» (Courte of Venus), изданный в 1538 году, правда, ни один из его экземпляров не сохранился полностью³¹. Крестник королевы Елизаветы Джон Харрингтон, отец которого в свое время был придворным музыкантом у Генриха и лично знал Томаса Уайетта, утверждал, что автором известного стихотворения из этого сборника был Джордж, хотя в том варианте, в котором оно присутствует в Девонширской рукописи, его обычно приписывают Уайетту. Озаглавленное Харрингтоном как «Влюбленный в отчаянье от суровости своей дамы», оно начинается так:

О лютня, прозвени струной, В последний раз пред нею спой Свой безнадежный мадригал! Нам не в новинку труд пустой; Допой и смолкни – кончен бал! [111] ³²

Еще одним соавтором Девонширской рукописи был двадцатитрехлетний лорд Томас Говард, старший брат которого, Уильям, возглавлял команду зачинщиков на турнирах в честь коронации Анны. Двадцать восемь стихотворений в сборнике написаны его рукой: это главным образом либо оригинальные, либо переделанные стихи Уайетта, но восемь из них принадлежат перу самого Томаса Говарда³³. Еще два принадлежат родственнику Мэри Шелтон, двадцатисемилетнему Эдмунду Нивету, хотя почерк не его³⁴.

111

 Цит. по: Уайетт Т. Песни и сонеты / пер. с англ. Г. Кружкова. М.: Время, 2005. С. 60.

Принимала ли Анна участие в составлении сборника? Некоторые ученые считают, что к ней отсылает следующая зашифрованная в рукописи анаграмма:

am el men anem e as I haue dese I ama yowrs an

Утверждается, что правильный ответ – АННА³⁵.

Однако это всего лишь попытка выдать желаемое за действительное. Однозначной расшифровки анаграммы не существует, к тому же почерк принадлежит не Анне. Строчки на странице разбросаны в произвольном порядке. an в конце последней строки не является подписью. Заключительная e во второй строке выбивается из общего ряда и больше похожа на надстрочный знак. Возможно, просто кто-то пробовал перо³⁶.

Литературное искусство, главным образом поэзия, в соединении с музыкой и танцами находило воплощение в придворных маскарадах. Танцы играли немаловажную роль в общественной и политической жизни при дворе Генриха, и Анна участвовала в маскарадах и костюмированных балах, начиная со знаменитого маскарада Зеленого замка. Ланселот де Карль, описывая годы, проведенные ею при дворе королевы Клод, отмечал: «Она умела хорошо петь и танцевать… а также играть на лютне и других музыкальных инструментах». Однако неизвестно, звучали ли песни Жана Мутона и Клодена де Сермизи в ее покоях, когда она стала королевой. Тот факт, что в привезенном ей из Франции сборнике нот для исполнителей есть указания на английском языке, говорит в пользу этой версии³⁷. Впрочем, когда речь идет о женщине во власти, ее талант к музыке и танцам может показаться сомнительным достоинством и дать пищу для обвинений в том, что она «танцующая блудница»³⁸.

В конце вышеупомянутого сборника есть одна песня, которая дополняет общую картину. Она называется «Радость доставлю вам» (фр. Jouyssance vous donneray) и была написана де Сермизи на текст лирического стихотворения Маро. В текстах Маро любовь представлена во всех ее проявлениях: она может быть галантной, комической, серьезной, и у нас не возникает сомнения, о чем говорит лирическая героиня этого стихотворения, обещая доставить радость:

Радость доставлю вам, любовь моя, И за собой поведу в такие края, Где надежды ваши сбудутся тотчас, Доколе жива, я не покину вас. А когда однажды придет и мой черед, То память о вас в душе моей не умрет.

Представить себе исполнение этой песни, которая приобрела популярность где-то в 1520 году, можно по замечательной картине безымянного художника, известного как Мастер женских полуфигур [112] . На этом полотне три девушки в домашней обстановке музицируют для собственного удовольствия и, судя по раскрытым нотам, лежащим перед ними на столе, исполняют именно эту песню. Одна из них играет на флейте, другая – на лютне, а третья поет³⁹.

В покоях Анны всегда было оживленно. В этой связи возникает прелюбопытнейший вопрос: если любой мужчина из придворных имел беспрепятственный доступ в покои королевы, то кто из них, помимо лорда Томаса Говарда, мог незаметно воспользоваться этой возможностью на фоне царящего веселья? Поначалу придворные Генриха наносили Анне визиты из вежливости. Засвидетельствовав свое почтение избраннице короля, они рассчитывали тем самым угодить Генриху (как им казалось) и реализовать собственные карьерные амбиции. Однако вскоре они поняли, что игры, шутливые диалоги и непринужденное общение с дамами – приятный способ времяпрепровождения. Из тех мужчин-придворных, которые беспрестанно маячили в покоях Анны, если не считать ее дяди, сэра Джеймса Болейна, и других официальных помощников, самым частым посетителем был ее брат Джордж. Брат и сестра всегда были близки, да и возвышение Анны считается в значительной степени заслугой семьи.

112

 Речь идет о полотне безымянного нидерландского художника или группы художников XVI в. под названием «Музыкантши». Картина экспонируется в Малом Эрмитаже.

Устройство двора и сложившаяся при нем система коммуникации требовали, чтобы Генри Норрис, как главный камергер королевских покоев, регулярно появлялся в покоях Анны с донесениями и сообщениями. Начиная с 1517 года он пользовался особым расположением Генриха, впоследствии разделял евангелические пристрастия Анны и был рад тому, что наставником его сына, обучавшегося при дворе королевы, был Николя Бурбон. Овдовев, когда ему было немногим за тридцать, он приобрел репутацию завидного жениха среди фрейлин Анны. Как-то Эдвард Бейнтон в дружеском письме к Джорджу Болейну упомянул имя Норриса среди «верных слуг» (фр. serviteurs) короля и, очевидно намекая на эмблему кречета в гербе Норриса, сообщил: «Здесь есть одна ловчая птица, именуемая кречетом, однако я не думаю, что он готов охотиться на наших жаворонков». Если Бейнтон действительно имел в виду Норриса, а скорее всего, так и есть, значит, тот пока не был готов жениться и по-прежнему считался выгодной партией у незамужних фрейлин Анны⁴⁰.

Фрэнсис Уэстон, один из рыцарей, возведенных в орден Бани во время коронации Анны, и племянник сэра Уильяма Уэстона, главы ордена рыцарей-госпитальеров Святого Иоанна Иерусалимского, также был частым гостем в покоях Анны. Мы знаем это наверняка, поскольку сама Анна не делала из этого тайны⁴¹. Генрих тоже ему благоволил, судя по тому, что он оплачивал его одежду и даже пожаловал деньги на свадьбу. Уэстон родился в 1511 году, а в возрасте двадцати одного года стал джентльменом личных покоев короля и приобрел репутацию ловкого танцора, наездника и игрока в теннис, а также был известен своими талантами в игре в карты, кегли и кости. Он иногда составлял партию Анне и периодически выигрывал у Генриха. Женитьба на Энн Пикеринг, дочери и наследнице сэра Кристофера Пикеринга из Киллингтона в графстве Камбрия, не мешала ему предаваться куртуазным развлечениям. Джордж Кавендиш охарактеризовал его как человека, «бездумно прожигающего жизнь без страха и опасений», который, не боясь прогневить Бога, «действовал в угоду своим похотливым фантазиям и страстям»⁴².

Марк Смитон был придворным музыкантом и камергером личных покоев, которого Анна нередко приглашала для игры на вирджинале. Возможно, в начале своей карьеры он состоял на службе у ее брата. Известно, что от Джорджа он получил экземпляр «Жалоб Матеолуса» (Liber lamentationum Matheoluli) во французском переводе XV века, о чем свидетельствует надпись, сделанная Смитоном: «Принадлежит мне, М. Марк С.». Эта сатирическая поэма, в которой высмеиваются женщины и перипетии брака, была написана на латыни священником Матье Булонским в XIII веке, а рукопись, подаренная Смитону, с критическими комментариями переводчика сейчас хранится в Британской библиотеке⁴³. Во всем остальном Смитон представляется загадочным персонажем, о котором мало что известно. Один исследователь утверждает, что некоторые пояснения в нотном сборнике Анны сделаны Смитоном, однако доказательств этому нет. Все сходятся только на том, что он был незнатного происхождения. Как утверждает Кавендиш, его отец был плотником, а мать зарабатывала на жизнь прядением⁴⁴.