Окрестности сорока

empty-line/>

ТАИНСТВЕННОЕ ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ПРАПОРЩИКА ПОЛЕНО

(Повесть)

I

Москва начала 1980-х годов. Наступило лето, и город как бы преобразился. Радостно сияли червонным золотом луковки соборов древнего Кремля, а над парадным входом в интуристскую гостиницу, - что на Манежной площади, - ласковый, тёплый ветерок нежно колыхал свежий пунцовый лозунг, огромными белыми буквами сообщающий нам, что "Коммунизм победит!"

Как весела жизнь летом, - бледное московское солнце приятно пригревает, небо - белёсо-синее, без единой хмурой тучки, - ...а как соблазнительны нежнокожие московские девушки, парящие в лёгеньких ситцевых платьицах над тёплыми асфальтовыми улицами. А пиво, бьющее рекой в раскрашенных в весёлые цвета ларьках, - пенистое, янтарное, ледяное жигулёвское пиво в пузатых запотевших кружках, - с чем сравнить вкус и запах этого божественного нектара!

Однако, несмотря на многочисленные прелести летней Москвы, все нормальные люди в это время года её покидали и отправлялись на дачи - в подмосковные леса, или на юг - к волнистому морю.

Но мы, - ребята, только что сдавшие выпускные экзамены во много орденоносном Московском институте стального утиля, не могли никуда уехать, - всем нам предстояло отбыть - именно, выражаясь на армейском языке, "отбыть" - в район города-героя Хлюпинска, в место дислокации гвардейской танковой воинской части (или в/ч) номер 386Б, и "пр'uбыть" на место службы ровно к семи часам вечера 15 июня. Нас ждали три месяца военных лагерей для получения воинского звания лейтенанта запаса, - без этого заиметь институтский диплом было невозможно.

Находясь в ликующей летней Москве, трудно было поверить в существование такой дыры, как Хлюпинск, с его хвалёной в/ч! Но, - ничего не поделаешь, - придётся отправляться в лагеря. Нам не привыкать: уже были и на Ленинских субботниках, и на стройках коммунизма, и на сборах урожая в закрома Родины в колхозе...

II

Военная кафедра сталеутильного института, - виновница всех наших бед, - вот уже три года, как она глумится над нами. Контуженые, алкаши-полковники и молодые, бравые капитаны и майоры (некоторые из них - генеральские сынки) обучают нас военному делу с дьявольским усердием. Они готовят из нас офицеров запаса - танкистов.

Обычно, студенты-третьекурсники, только что пришедшие на военную кафедру, интересовались: "Почему именно танки?"

– Это же очень просто, - каждый мудак может понять, - объяснял им кто-нибудь из офицеров-преподавателей, - институт сталеутильный, а танки тоже сделаны из стали.

Теоретические семинары проводились в классах военной кафедры, увешанных патриотическими плакатами, лозунгами и портретами вождя мирового пролетариата. Эти занятия включали в себя три цикла: тактику - изучение оценки боевой обстановки, постановки задачи и отдачи приказа, а также организации армий вероятного противника (кстати, главными вероятными противниками нашей военной кафедры в то время были Соединённые Штаты Америки и Федеративная Республика Германии); огневую подготовку - разборку и сборку автомата Калашникова на время, изучение устройства снарядов и гранат - и мат. часть - ознакомление с техническим уходом за танком и строением его различных деталей.

Конечно, в то счастливое и беззаботное время, - весь этот набор знаний был просто остро необходим наивному, полному радужных надежд на будущее выпускнику института!

Практические занятия проходили в танковом парке, или просто "парке" - Это было уже посерьёзней, - здесь не возможно было даже немного вздремнуть, как на теории в классе! Как правило, зимой, несколько раз нас вывозили в стареньком, раздолбаном автобусе - такие в то время использовали для похорон, как катафалки, - в тот парк, расположенный на краю Москвы, сразу за окружной дорогой. Там - в обледеневших ангарах - железными мамонтами стояли допотопные танки Т-55. Мы, переодетые в вонючие ватники и сапоги, лязгая зубами от холода, примерзая ладонями и пальцами рук к броне, лазали по этим стальным громадам, осваивая тяжёлую армейскую науку.

Но самым кошмарным мучением являлись полевые занятия, или просто "поле". Нас заставляли ползать с автоматами по мокрому грязному снегу на огромной лесной поляне, по соседству с танковым парком. Снег лезет в сапоги, за шиворот, в рот, уши, глаза..., ты захлёбываешься, коченеешь, но ползёшь. В поле нас спасали только сигареты, - верно, что курево согревает (почти, как водка) - особенно уши.

Зато, каким раем казалась вечером после "парка" или "поля" "гражданка"! Как изумительно было, придя домой, помыться в горячей ванной, надеть на себя чистую одежду и, тем же вечером, расслабиться, выбросить из головы весь этот военно-патриотический бред. Не знаю, - как кто, - но я расслаблялся с размахом: шёл со своей фигуристой, белокуро-зелёноглазой подругой Люськой Курицыной, дочкой генерала КГБ - на центральную дискотеку "Метелица", - что на Арбате (в народе её называли "Метлой")..., и пил, и танцевал до самозабвения. Или - ещё лучше: когда Люськиных родителей не было дома, покупал в винно-водочном магазине две бутылки марочного сладкого портвейна, - и ехал на метро к ней. Ох, как мы с Люськой развлекались, упиваясь вином и занимаясь любовью, под последние записи популярных в то время западных групп в роскошной генеральской квартире в Олимпийской деревне...

Эх, молодость! Удивляюсь сейчас, как на всё у меня тогда хватало сил?!

III

По прибытии в Хлюпинскую в/ч каждому из нас было выдано со складов обмундирование: устаревших моделей солдатские гимнастёрка, штаны, ватник и кирзовые сапоги. Свою гражданскую одежду нам пришлось сдать на тот же склад на хранение - до конца срока лагерей. Неудобно, по-дурацки, ощущали мы себя в этой импровизированной военной форме: что-то жало, что-то было велико..., но, ничего не поделаешь - служба есть служба. Вот так мы и стали курсантами!

Затем нас разместили на дощатых, грубых скамьях в крытых зелёным брезентом кузовах грузовиков и повезли вон из города - в лес - по ухабистой грунтовой дороге, растрясая мозги и внутренности.

Хлюпинские лагеря расположились в лесной чаще, на берегу глубокой и быстрой речки Хрюни, километрах в двадцати от самого городка и в/ч. Как тиха и загадочна была здесь природа! Сладостное пение фантастических птиц, неторопливое шуршание ветра высоко, в изумрудной кроне деревьев, и убаюкивающий рокот речной воды, - такой прозрачной, - что каменистое дно можно было видеть на десятиметровой глубине. Здесь, в лесу забывался раскалённый гвалт города, и ты начинал ощущать себя другим человеком - чистым, как новорожденный.

Природа прекрасна, но, однако, она не может дать изнеженным городским жителям тех элементарных удобств, к которым они привыкли в своих блочных квартирах. О, отсутствие этих простейших составляющих комфорта поначалу нами остро ощущалось!

Всех ребят нашего курса - примерно сто студентов - объединили в роту и поселили по десять человек в больших палатках, натянутых на имевшиеся уже на лесной поляне квадратные бетонные основания. Спать теперь мы должны были вповалку, на кое-как уложенных поверх бетонных квадратов, не струганных досках, застланных сырыми, вонючими матрасами. Постельного белья не было, да и ночи в лесу стояли сырые и прохладные, - поэтому ложились, не раздеваясь, а только снимали сапоги. Вдобавок, - заедали комары, - поэтому приходилось предварительно обильно орошать изнутри брезент палатки и намазывать лицо и кисти рук терпко-пахнущим одеколоном "Гвоздика". Поначалу было тяжко, - да, ничего, - помаленьку мы ко всему этому привыкли.

В палатке я спал, вклинившись между студентами из одной со мной группы - двумя Юриками. Первого, по фамилии Муленко, - здоровенного, с квадратной физиономией, детину, однако, - с добрейшей и интеллигентной душой, - сокурсники прозвали "Юным сперматозоидом". Эта кличка пристала к Юрику первому после того, как его застукали среди бела дня в женском общежитии "Красная ткачиха", в постели с весьма пикантной студенткой по фамилии Хопс. Называемое нашими сокурсниками армейского вида сокращением ЦПХ (то есть "Центральное пиздохранилище"), общежитие это принадлежало Народному швейному институту, в котором учились одни бабы, и находилось как раз по соседству с нашей "альма-матер".