Окрестности сорока

Меня бог миловал. Я провёл танк по трассе, хотя и очень медленно, но без единой ошибки, и не сбил не одного дерева. Однако, с водившим вскоре после меня Юриком Рабиновичем, случилась неприятность. Его танк бодро рванул с места, подняв вокруг себя тучу серой дорожной пыли. В пыли нам, зрителям, сначала не было ничего видно..., однако, рёв танкового мотора вдруг внезапно оборвался, и, сразу же затем раздался какой-то странный треск, а потом скрип, за которым последовал глухой звук "бум!", как будто что-то очень тяжёлое упало на землю.

– Дереву пиздец! Счёт: один ноль, - прокомментировал прапорщик Полено.

И, действительно, когда пыль осела, мы увидели сошедший с трассы танк, упершийся в гигантскую, переломанную пополам, сваленную сосну.

– Ах, сука, Чеп!

– Зарычал старшина Хряк, - подвёл, гад, роту на показательном занятии! Не сносить Чепиздку головы..., яйца оторву!

Тем временем, башенный люк на танке Юрика второго со скрежетом открылся и из него, кряхтя, сначала вылез здоровенный механик-водитель. Очутившись снаружи, он матерно выругался и снова засунул туловище, по пояс, в танк. Затем, механик с большим трудом вытащил из люка под мышки самого Рабиновича. Очевидно, что тот был ранен: из-под сбитого на бок шлема, на его бледный, интеллигентный лоб катилась тоненькая струйка крови; Юриковы очки разбились и беспомощно болтались на его сопливом, распухшем носу. Глаза его были закрыты, и сам он тяжко стонал, и очень походил на тощую, переваренную сосиску.

Несколько наших ребят подбежали к танку и помогли механику уложить раненого Чепа в тенёк, на травку. Тем временем на место происшествия лично подошёл полковник Мухеров в сопровождении старлея Хамилова и прапорщика Полено. Товарищ Мухеров громовым голосом спросил у несколько растерявшегося механика, переминавшегося с ноги на ногу около распластанного по земле тела курсанта Рабиновича: "Доложите, что произошло, товарищ старший сержант, - почему оказался ранен вверенный вам курсант?!"

Вытянувшись по струнке, механик, немного заикаясь от волнения, отрапортовал, что курсант Рабинович слишком бодро рванул с места и не вписался в первый же поворот. В результате, танк соскочил с трассы и врезался в сосну. Курсант же Рабинович во время резкого торможения впечатался лбом в броню танка. Хорошо, что на нём был шлем, - это его и спасло.

Присутствовавший на занятии лагерный Фельдшер Дыбенко, - крепкий лысый мужик с испитым лицом, - осмотрел Чепа. Оказалось, - что ничего страшного - черепушка цела. Царапину на лбу Дыбенко он залил йодом и голову перевязал бинтом, - прямо, как раненому бойцу в фильмах о войне.

Посовещавшись с фельдшером, полковник Мухеров распорядился отправить курсанта Рабиновича в лазарет Хлюпинской в/ч - пусть полежит там и оклемается, - на случай, если сотряслись мозги.

– Товарищ Полено, - обратился полковник к нашему прапорщику, - даю вам ответственное задание. Вы возьмёте штабной "Газик" и отвезёте раненного курсанта Рабиновича в лазарет Хлюпинской в/ч. Сдадите курсанта лично начальнику лазарета доктору Китайчику, и сразу же возвращайтесь в лагеря. По вашем прибытию дол'oжите лично мне об исполнении поручения.

– Слушаюсь, товарищ полковник!
– браво ответил Полено, вытянувшись по стойке "смирно", а затем, обращаясь к лежащему по-прежнему на травке Юрику второму, гаркнул: "Вставай с земли, антилэхэнт, - яйца простудишь! Поедем в больницу. Эх, был бы я дохтуром, - прописал бы тебе хороший клистир - промыть твои учёные м'oзги!"

Двое курсантов помогли встать на ноги пришедшему уже в чувства Чепу. Поддерживая раненного под руки, они повели его к стоящему невдалеке "Газику". За ними, важно переминаясь с ноги на ногу, проследовал прапорщик Полено.

IХ

Занятие по вождению танков закончилось без дальнейших приключений. К ужину, пропылённые, уставшие и голодные, мы уже вернулись в лагерь. Большинство курсантов нашей роты отправилось есть в солдатскую столовую, где, как обычно, давали минтай в томатном соусе с перлой и, пахнущий веником чай из котла. Не знаю, - правда ли это, - но говорили, что в него подсыпали бром, чтобы успокаивать, могущие возникать у нас в отсутствие женщин, сексуальные порывы, - поэтому мы не особенно жаловали сей напиток. Вдобавок у меня, отличавшегося слабым желудком, солдатский чай вызывал дикую изжогу. А, что там говорить об уже упомянутом рыбном блюде. От него, извините, хотелось просто блевать!

Юрик Муленко, я и ещё двое ребят из нашей роты, носившие клички "Бай" и "Бугай", решили пойти этим вечером в офицерскую столовую, где курсантам разрешалось ужинать, - и мы довольно часто пользовались этой привилегией. Бай - сын крупного партийного начальника в Казахстане, действительно, немного походил на холёного азиатского бая, Бугай же был здоровенным (даже крупнее, чем Юрик Муленко), но ничем не примечательным и некультурным москвичом.

Офицерская столовая представляла собой большой дровяной сарай, расположенный внизу, под лагерем, на живописном берегу Хрюни. Над входом в заведение красовалась фанерная табличка с выжженным на ней нежным, поэтическим названием "Окопчик".

Заведовала "Окопчиком" необъятных габаритов повариха, в чине прапорщика - Марья Ивановна Кульбаба, - добродушная и весёлая, деревенская женщина, лет сорока. Незамужняя Кульбаба пользовалась большой популярностью среди офицеров, - завсегдатаев столовой. Почти каждый из них норовил похлопать её по необъятному, покрытому широченной, гофрированной юбкой, заду. Эти знаки мужского внимания, по-видимому, льстили весёлой поварихе. Однако, если кто-то из офицеров шёл дальше, начиная запускать свои ручищи к ней под юбку, то она вёртко ускользала и с притворным смущением кокетливо заявляла, указывая на стоящую в углу гигантскую бочку с солёными огурцами: "Ах, оставьте, товарищ офицер, - во мне и так уже хуёв, что в этой бочке - огурцов, - перебывало!"

Прапорщица Кульбаба и её команда, состоявшая из двух солдат-бугов - Митяя и Ваняя, - кормила офицеров сытно и добротно, - не было никакого сравнения с солдатской кухней. Например, в тот вечер, о котором идёт речь, меню ужина состояло из столичного салата с солёными огурцами; первого, на выбор, - борща либо куриной лапши; и второго, на выбор, - либо киевских котлет с жареной молодой картошкой, либо пражских сарделек с рисом. Чай в столовой давали вполне приличный, а сахару и хлеба можно было брать вдоволь. Правда, ужин был не бесплатный, как у солдат, хотя и стоил немного, - если не ошибаюсь, - рубля два. Так что в "Окопчик" ходили только те курсанты, у которых водились карманные деньги.

Как было сладостно, после тяжкого дня, проведённого на пыльной, пропахшей мазутом танковой трассе, расслабить скованные усталостью руки и ноги, сидя в уютном зале "Окопчика" за покрытым белой, чисто-выстиранной скатертью столом. Нормальная, горячая пища обволакивала наши изголодавшие желудки томным блаженством, и на душе становилось легко и спокойно. Забыв на время о грязной солдатской форме, неуклюже сидящей на нас, и грубых кирзовых сапогах, как арестантские колодки, отягощавших ноги, в мыслях своих мы уносились далеко отсюда. Наверное - куда-то на открытую террасу летнего кафе "Мотылёк", что в московском Парке культуры, - где пахнет жасмином и сиренью, играет аккордеон, шуршат яркими, накрахмаленными юбками, пролетающие между столиками, феи-официантки, и мерно гонят прохладную, изумрудную волну плывущие по Москве реке белые пароходики.

И темы наших разговоров были так далеки от военной жизни. Мы вспоминали учёбу в сталеутильном институте, наши весёлые вечеринки, походы в дискотеки и ЦПХ. Мы строили также весьма и весьма радужные планы на будущее. Бай, например, мечтал о том, как вернётся в свой родной Казахстан и не будет больше помогать фарцовщикам сбывать среди студентов контрабандные джинсы, - так он подрабатывал до лагерей. А станет он на Родине первым и самым учёным человеком. И будет себе сидеть на веранде роскошного особняка, который обещал подарить ему папочка, и смотреть, как девушки-работницы собирают абрикосы в его саду. Бугай же заливал, как после лагерей, займётся бизнесом - станет директором большого ресторана. В этом деле ему поможет его предприимчивая подруга, старшая Бугая на десять лет - "баба, как баба, - с двумя руками, с двумя ногами и одной пиздой", - продавщица винно-водочного отдела крупного столичного гастронома.