Окрестности сорока
Шрифт:
– Правильно, - поддержал Поросёнкин и тут же снова сменил тему.
– Давайте-ка, уважаемые коллеги, чаю попьём. Я вам кое-каких сладостей из Германии привёз!
С этими словами Алексей Платонович с медлительной торжественностью извлёк из-за спины одну руку, в которой была увесистая жестяная коробка датского печенья (большая роскошь по тем временам). Поросёнкин держал коробку за бант, опоясывавшей её красивой золотистой ленты.
– Вы, я вижу, Элла Эоловна, попивали уже здесь чаёк, - продолжал он бодро-панибратски, - так вот, будьте добры, - заварите теперь на нас, на всех. Да не этого турецкого пойла, а настоящего чаю.
И Алексей Платонович вынул из-за спины другую руку, в
– Подмазывается, гад!
– подумал Вася.
– Да, впрочем, - к чему такая злоба? Что, - он ст'oит моих нервов?
.................................................................................
Сладостно-крепким был Поросёнковский чай, и печенья отменно хороши. Плотно столпившиеся в одной комнате сотрудники лаборатории быстренько опустошили содержимое датской коробки, а оставшийся в банке "Твайнингз" чай решили допить в другой раз.
Коробка из-под печенья была изумительно художественно-красива. На ней во всех красках был изображён витиеватый, старинный замок, стоящий на гладко-подстриженной, свеже-зелёной лужайке, по которой с достоинством прохаживались пёстропёрые утки.
– Слушай, Алексей Платоныч, - хороша же эта датская коробка!
– зачарованно молвила Фани.
– Возьму-ка я её домой для ниток. Вы не возражаете, Элла Эоловна?
– Конечно, Фанечка, бери! О чём разговор?
– О, нет, нет, уважаемые дамы, - затараторил Поросёнкин и даже порозовел от справедливого волнения, - я совсем забыл вам сказать, что супруга велела мне принести коробку домой, - она ей как раз тоже нужна для ниток. А, если я приду без коробки, моя Розочка мне уж точно голову снимет!
– Фу, - какой жмот и подкаблучник, - с негодующим отвращением вспыхнула Фани.
– На, забирай своё сокровище, - подавись им!
– и швырнула коробку прямо в Поросёнкиновскую физиономию.
Отскочив от массивно-круглой башки Алексея Платоновича и упав на пол, пустая коробка раскрылась, и её крышка откатилась в дальний угол лабораторной комнаты. Поросёнкин бережно подобрал с пола своё добро и, явно обиженный, не сказав ни слова, вышел, хлопнув дверью, чтобы занять полагающийся ему теперь кабинет профессора Чеснокова.
Все внутренне посмеивались над этой безобразно-скандальной сценой, и в душе поддерживали Фани.
С тех пор, когда в лаборатории разыгрывались по жребию продуктовые заказы, распределением которых ведала с.н.с. Какидзе, справедливая секретарша всегда кричала: "Элла Эоловна, Поросёнкина в розыгрыш не включайте. Он всё себе в Германии купит!"
X
Защита Викой кандидатской диссертации была назначена на начало декабря. И чем меньше времени оставалось до этого важного события, тем больше Вика нервничала. Всё ей казалось, что что-то не так она написала в своём увесистом талмуде. Всё она сомневалась - так ли построила свой доклад? Всё боялась - уложится ли она с ним в отведённые двадцать минут?
– Чепуха это!
– успокаивал её Вася.
– Защита пройдёт, как по маслу; разве кандидатские когда-нибудь заваливают? Да, никто всё равно твой диссер читать не будет.
На последние мужнины слова Вика часто обижалась, так как свято верила в глубокий интерес научной общественности к своей работе. Вася же на этот счёт придерживался своеобразной точки зрения, считая, что всеми в научном мире движет тщеславие, и, что никто чужих работ толком не читает, - как, впрочем, внимательно не проглядывает даже и своих. Важен конечный результат - публикация: статья в солидном научном журнале, а лучше - книга, - жалкие попытки самообессмертиться, войти хоть кончиком пятки в историю. И сам он с глубокой брезгливостью ощущал, как и его тщеславие
постепенно становится крупнее и жаднее и гложет душу, как ненасытный, жирный червь - зелёный лист..................................................................................
Вика плохо спала в эти наполненные сомнительными раздумьями дни. Ей часто снились кошмары, а в ночь накануне защиты пришёл по-особенному странный и страшный сон.
Ей снилась огромная зала средневекового замка с готическим сводчатым потолком, тускло освещаемая множеством факелов, прикрепленных на сырых каменных стенах. В центре залы стоял тяжёлый стол, сколоченный из грубых досок. На столе - гроб, покрытый красной парчой. Из-под парчи виднелся восково-тонкий профиль молодой покойницы и кисти её изящных, пепельно-жёлтых рук, скрещенные на груди и держащие горящую свечу.
По залу ходили люди, и эхо их тяжёлых шагов гулко разлеталось под древними сводами; а по стенам проплывали их свирепо-призрачные тени. Но самих людей не было, - они были невидимы.
Всё ближе и ближе женщина в гробу. Вика вкладывается в её лицо и видит - это она сама, мёртвая, лежит здесь на столе. И вдруг, покойница и зала начинают медленно опускаться вниз, или это Вика, напротив, поднимается? Всё меньше и меньше становится стол со стоящим на нём гробом. Каменные своды зала расступаются, и вот уже Вика втягивается в какое-то бесконечное поднебесье, теряя своё крошечное мёртвое тело где-то внизу, в пугающей бездне.
Утром за завтраком Вика рассказала свой сон Васе. Но тот, не будучи суеверным, объяснил кошмарное видение тем, что вчера они слишком поздно поужинали и легли, следовательно, спать с переполненными желудками.
– Мне тоже снился какой-то бред, - сказал Васечкин, - но я точно не помню, - что...
...............................................................................
В просторном актовом зале Института глобальных экономических проблем на Викину защиту собралось довольно много народу. Присутствовали и супруги Куропаткины, работавшие по соседству в Институте регулируемого рынка, и Вася, и, конечно, Викин научный руководитель профессор Буркевич с женой Раисой.
Вика, была одета во всё чёрное: шерстяную водолазку, изящную, обтягивающую юбку, колготки с модным рисунком в виде миниатюрных точек и лаковые туфельки. Её короткие волосы были хорошо уложены, веки чуть-чуть подкрашены, а губы слегка напомажены. Она, умело скрывая волнение, делала доклад, стоя у кафедры и держа в руке длинную указку, кончик которой иногда легонько и нервно постукивал по полу.
В докладе Вася ровным счётом ничего не понимал, но ему нравилось, как выглядела жена. Тем более что почти все бывшие сегодня на ней вещи, включая и водолазку, а также косметику он сам недавно привёз из командировки в сказочно-красивый итальянский город Турин. Глядя на Вику, наш герой перенёсся мысленно в этот город, - с просторными площадями и конными статуями и фонтанами на них, с множеством крытых галерей, предохраняющих пешеходов от частых дождей, и бездной бездонных магазинов-бутиков.
В Турине к Васечкину пришла мысль уехать, покинуть хотя бы на некоторое время Москву, погрязшую в политической грызне и экономической неразберихе. Свалить куда-нибудь в южную капиталистическую страну, - в эдакую Буржуинию. Туда, где сыто и вольготно жить, и, где над лазурным морём и песчано-пальмовыми пляжами светит тёплое солнце.
Так, в размышлениях о райской Буржуинии Вася и просидел всю защиту, - спускаясь только изредка на землю, когда кто-нибудь из оппонентов задавал Вике каверзный вопрос, или когда профессор Буркевич с отеческой любовью отзывался о своей ученице, "продолжающей разрабатывать марксистко-ленинское экономическое учение".