Омут

Отрадная моргает, наконец, отмирая. Ведёт плечами, пытаясь высвободить руки, но брат держит крепко и отпускать их не хочет.

– Сейчас не в нём дело… - не соглашается, с трудом говоря из-за того, как дерёт горло.
– Не он наказывает. А ты… Сам себя.

Роме её слова не нравятся и он раздражённо щерится.

– Кроха, я, конечно, понимаю, ты сейчас слишком шокирована, только это не повод защищать его напропалую. Я - не божий одуванчик, но и он - не жертвенный агнец. Да, ту ситуацию… Я тебе на эмоциях несколько не так тогда обрисовал, но…

– Но?

– Но сути это не меняет! А суть в том, что отец, что Кир, что Лиля, что Романов даже, заслуживали и заслуживают, чтобы пожалеть обо всём и, повторюсь, пожалеют! Как там говорят, с волками жить - по волчьи выть, да? Ну, так вот, я всех перевою. Главное, ты на моей стороне будь.

– Ромка, я же и так на ней была, - говорит чистую правду.
– Всегда.

– А сейчас?

Смотрит с выворачивающей наизнанку душу надеждой и вот сейчас Отрадной больно. Очень. И она, не выдержав, отводит взгляд, что им воспринимается как однозначный ответ.

– Вот так, да?
– едко усмехается, неосознанно сжимая её ладони сильнее.
– Значит, его выбираешь всё-таки?

На этот вопрос Алёна совершенно не знает как ответить. Потому что не только в одном брате или Кире дело. Потому что слишком много неизвестных, которые ещё только предстоит найти. Потому что в эту самую секунду понимания как со всей открывшейся сегодня информацией жить не ощущает. Но знает что нужно сделать в первую очередь и хватается за эту мысль, как за спасательный круг.

– Уничтожь видео с Лилей. При мне. Полностью.

Парень смотрит на неё снизу вверх несколько секунд, прожигает непримиримым взглядом, изучает, словно, также как она сегодня, многое новое о ней узнал и теперь пытается определить - своя или чужая. Сестра или ещё одна предавшая его душа.

– Ты же понимаешь, что даже если я его уничтожу, то Гордеевой это никак не поможет?

– Да. Всё равно удали его, стери, отдай мне. Что угодно, Ром, только избавься от него.

– А то, что если бы я не поставил её на место, то она не остановилась бы, понимаешь?

– Рома, пожалуйста.

Он продолжает сверлить её взглядом ещё какое-то время, потом разжимает свои ладони и медленно выпрямляется. Не отрываясь, достаёт из кармана брюк зажигалку, пачку сигарет и маленькую самую обычную на вид чёрную флешку и протягивает ей. В этот же момент в коридоре слышатся шаги и мамин довольно-язвительный голос:

– …а я тебе говорила не оставлять его тут! Я говорила, Олег!

Ручка двери дёргается. Раз, два, три и раздаётся тяжёлое, свинцовое и холодное до мурашек:

– Алёна! Роман! Откройте. Немедленно!

Но они оба ничего из этого не замечают. Ни маму, ни Олега, ни сотрясающуюся под его напором дверь.

Брат, продолжая в одной руке держать флешку, другой отправляет очередную сигарету в рот и ловко прикуривает, несмотря на ходящие ходуном пальцы.

– Хочешь верь, хочешь нет, но на ней, - затягиваясь и морщась от боли в губе, кивает на пластмассовый прямоугольник в своей ладони.
– Единственная запись. Больше ни этого видео, ни такой флешки, нет ни у кого.

Потом. Она обязательно узнает у него потом то, как он узнал о существовании данной видеозаписи и у кого её раздобыл. И обязательно уговорит остановиться. Пока действительно не стало поздно. Наберётся сил, справится с пустотой за рёбрами, где жила вера в него и ему, и сделает всё, чтобы предотвратить эту беспощадную месть, которая никого не приведёт ни к чему хорошему.

– Могу на крови поклясться, если так не можешь поверить. Или на коленях. А могу и так, и так. Ради тебя я, вообще, всё могу, Лён.

Флешка такая маленькая, хрупкая, явно недорогая, таких по всему миру, наверняка, бесчисленное множество, скользит в пальцах, стоит только взять, и очень безобидно выглядит, но содержащаяся на ней информация - оружие. Ранившая, а может даже уничтожившая молодую девушку. Поэтому Алёне и держать её страшно. Вспоминаются кадры, Лилино бледное лицо и совершенно мёртвый взгляд, Мишин удар и снова слова Авдеева.

боже, как же теперь смотреть ему в глаза?

Дверь трещит. Отчим повышает голос. Мама ему вторит. Ромка курит, а она сама, сжав флешку в ладони, поднимается на ноги и очень надеется, что не пожалеет.

– Верю, - произносит настолько твёрдо, насколько позволяет состояние.
– Спасибо, Ром.

Он вынимает сигарету изо рта, чтобы что-то сказать, но дверь, не выдержав натиска, распахивается, ударяется громко о стену и в комнате тут же появляются мать с отчимом. Тот окидывает её пронзительным и цепким взглядом, потом подлетает к сыну, резко дёргает его за плечо, разворачивая к себе лицом, и, сжав в кулаке ворот рубашке, дёргает на себя.

– Ты что тут устроил, сопляк, а?
– рычит в лицо. Встряхивает грубо и сильно. Угрожает напором.
– Ты кем себя, сучонок, возомнил?!

Брат мгновенно меняется, надевает броню, прячет себя, уязвлённого их разговором до самого нутра, за своей привычной нахальной маской и, посмеиваясь, выдыхает дым прямо Олегу в лицо.

– Ебать, пап, вот это похвала! Спасибо! Приятно, пиздец!

Олег снова его встряхивает и снова Ромке всё нипочём. Он лишь смеётся сильнее и весело подмигивает на её встревожено-обеспокоенный взгляд, молча успокаивая. Слегка кивает на сломанную дверь, мол, иди, нечего тебе тут смотреть, я разберусь, но девушка и шага сделать не успевает, как отчим бросает ей резкое:

– Стой там, где стоишь, Алёна, с тобой я чуть позже поговорю.

Разговор с ним… Особенно с ним! Последнее, что ей сейчас нужно и хочется, но тело слишком привыкло его слушаться, поэтому реагирует, как обычно, отдающей на языке горечью покорностью.

– А ты спрашивал её? Хочет она с тобой говорить?
– не может не вступиться Рома и недобро щурит глаза.
– Хули раскомандовался? Повторяю, она тебе не собачонка на поводке, чтобы так с ней разговаривать! Если не расслышал из-за возраста, то слуховой аппарат купи, потому что, блять, ещё раз в таком тоне Алёнке что-то скажешь и…