Омут

– И что?!
– голос Олега прибивает к земле, давит на плечи и задевает нервы, заставляя опасаться самого плохого.
– Что ты, щенок, сделаешь?!

– Хм-м-м, с чего бы начать, даже не знаю… - парень задумывается и, как ни в чём не бывало, вновь спокойно затягивается.
– Ты что предпочитаешь, отмучиться сразу или остаться на десерт и помучиться от души потом?

– Что.Ты. Несёшь.

– Бать, у тебя реально проблемы со слухом. Инна, - наигранно обеспокоенно поворачивается к мачехе, уже пожалевшей, что подняла на ноги мужа и рассказала о закрывшихся в комнате детях.
– Куда ты смотришь? Он же муж твой. Хуёвый, конечно, но уж какой есть… Почему не заботишься о нём?

Пока родители пытаются справиться с бешенством и не повестись на такую явную провокацию, он вновь кивает ей на дверь. Отрадная нерешительно мнётся, беспокоясь за него, просто потому что иначе не умеет, не знает и не помнит каково это за своего сводного брата не переживать и не бояться.

– С тобой всё будет хорошо?
– спрашивает одними губами.

Рома улыбается здоровым уголком губ. Искренне. И специально для неё.

всё, что я делаю - делаю ради тебя

Она, про себя моля всевозможные высшие силы, чтобы с ним ничего больше не случилось, и не думая, что будет потом, быстро проскальзывает сначала мимо отчима, потом мимо мамы, и торопится к входной двери, оказавшись за которой, как обычно, не ждёт лифт и бежит по этажам вниз, а затем по улице, на ходу вызывая такси и продолжая крепко сжимать в руке флешку.

98. Алёна

До Мишиного дома добирается с сумерками. Бродит по району, пытаясь вспомнить улицу, и, наконец, найдя нужный дом, замирает у ворот. Нажать на звонок страшно. Но ещё страшнее дать заднюю и предать свои принципы. В очередной раз. Поэтому на кнопку всё же после недолгой борьбы с собой надавливает, а потом ещё и ещё, когда за этим ничего не следует.

может, никого нет?

может, Миша сейчас с…

Трель звонка, наконец, обрывается и в динамике раздаётся слегка раздражённое:

– Кто?
– Алёна сглатывает, поворачивает к домофону голову, прижимая руки к груди, и Романов её узнаёт.
– Отрадная? Ты?

– Да, я… Можно… Можно мне зайти?

Он молча открывает ей двери и меньше чем через минуту девушка уже стоит на пороге дома не в силах посмотреть Мише в глаза. Страшно, горько и взгляд сам приклеивается к ссадине на внешней стороне его ладони. Той самой, которой он Рому…

– Алён?

Его голос звучит надтреснуто, совсем не как обычно - слегка лукаво и чуть с сарказмом, и это вдобавок бьёт по нервам. Отрадная знает, что Романов с Лилей не чужие друг другу люди. Что их связывает детство, воспоминания и что-то ещё, что видно невооружённым глазом. А ещё знает, что лучший друг Авдеева - очень хороший, чуткий, добрый и отзывчивый парень, готовый ради своих близких на всё, поэтому совсем не удивляется его острой и искренней реакции на произошедшее сегодня. Поступи кто-то также несправедливо к Роме, то она бы тоже не осталась в стороне, пропустила всё через себя, разделила его боль и обиду, сделав её своей, и… Почему “бы”? Алёна ведь уже так сделала однажды и возненавидела золотого мальчика с глазами цвета весны на долгих четыре года.

– Прости, что я… Вот так… Без предупреждения…

– Да ничего. Проходи, не стой в дверях.

– Спасибо, Миш, но, нет… Я ненадолго и…

Перейти к главному не хватает духа. Хочется молча протянуть ему флешку и малодушно сбежать, но такое поведение даже для неё - край.

– И… - судорожно тянет носом воздух, пытаясь сформулировать мысли в слова.

– И может быть ты всё-таки посмотришь на меня? Ты не сделала ничего постыдного и неправильного, чтобы прятать глаза.

Реальность обстоит иначе и постыдного с неправильным в её послужном списке хоть отбавляй, но всё же Миша прав. Разговаривать, смотря в пол, нельзя. Поэтому она с трудом поднимает голову и, встретившись с его взглядом, едва сдерживается, чтобы всё-таки не сбежать. Его красивые, чистые, небесно-голубые глаза, что всегда сверкали, светились, посмеивались, сейчас холодны и почти безжизненны. Такие же колючие, как аномальные заморозки в разгаре лета. Серьёзные. Тяжёлые. Резкие. Неугомонные кудряшки - тусклые. Обычно улыбчивое, приветливое лицо с небольшой долей заносчивости и с большой мальчишеского обаяния - бледное, острое, сумрачное. И весь он тоже будто истончал за несколько часов и одновременно потяжелел, давя теперь на неё своей сложной и неуютной энергетикой. Если раньше возле него хотелось греться и верить в лучшее, то в эту самую минуту желание было одно - посильнее натянуть на мгновенно озябшие ладони рукава демисезонной куртки и смириться с тем, что мир, в котором они жили, катится в никуда.

– Ну, вот… Не страшно же, да?
– шутит, наверное, по привычке, только веселье не касается ни глаз, ни губ и у неё болезненно колит в груди.
– Так что ты, говоришь, хотела?

Запускает руки в карманы форменных брюк, сутуля плечи, обтянутые белой рубашкой. Девушка отстранённо замечает про себя, что тоже не переоделась после университета.

– Миша, я понимаю, что… - начинает глухо.
– Уже поздно. И ничего не изменить.

Он молчит, смотря на неё в упор.

– Если бы я знала заранее, то… Не допустила бы. Отговорила его.

– Алён, при всём уважении, вряд ли бы у тебя это получилось. Он с катушек слетел окончательно, пойми. И… - чуть качает головой.
– Мой тебе совет - гони его от себя, пока тебя саму не зацепило.

Ей на это нечего сказать. У неё в груди всё обмирает при одной только мысли о жизни без Ромы.

– Хотя тебя уже зацепило. Только посмотри, ты стоишь напротив меня и пытаешься извиниться за урода, который ничем, ну вот ни на капельку, этого не заслужил.

– Миш… Рома, он… Он…

– Он говнюк, какого только поискать. Зависимая, опустившаяся ниже некуда тварина и я, правда, не понимаю, почему ты на это закрываешь глаза.

– Он - моя семья, Миш, - шепчет, но парень её всё же слышит и жёстко усмехается.

– С такой “семьёй”, Алён, лучше быть сиротой.

Отрадная кусает губы, ощущая как нестерпимо печёт глаза.

– Вчера - дурь, сегодня - откровенный буллинг, завтра… А завтра что?

Вопрос риторический и повисает над головой наковальней, как в мультиках, и грозит размазать собой в ничто, но у неё всё же находятся силы, чтобы спросить:

– Миша, а правда, что… Тогда… Рома Алеку…?

Парень хмурится, не понимая, с чего она вдруг об этом вспомнила, когда тема для разговора была совсем иной.

– Наркоту в рюкзак подкинул, чтобы его самого не загребли? Или что ты имеешь ввиду?

– Это и… - почти давится воздухом, почти снова задыхается, почти рушится вслед за привычной картинкой мира.
– И что Кира тогда с ними не было и он никого не подставлял.

На этот раз Романов не хмурится, а удивляется, округляет глаза и даже слегка оживает, что уже само по себе ответ.

– Алек вызвал Кира, когда стало понятно, что ни его, ни Королёва за глаза красивые отпускать не собираются, скорее навешать ещё больше и по полной “версию отработать”. Сам Кир в это время был со мной и Деном - моим старшим братом, и сорвался в ментовку как только Алек заикнулся где и по какой причине находится. Я реально думал, что Королёву пиздец пришёл, сама ведь знаешь как Кирюха к своим младшим относится, но он его пожалел ещё и отца своего удержал, чтобы тот его в асфальт не закатал.

Не то что бы искала новые доказательства Ромкиного вранья, просто… Запуталась. Очень сильно. Кто друг, а кто враг. Кто виновен, а кто несправедливо обвинён. Перед кем извиняться и от кого ждать новый удар.

а теперь?

теперь же убедилась, да?

Да, но от этого совсем не легче. Действительность с долгими убеждениями, возникшими под влиянием брата, разрывают в разные стороны и как собраться воедино, остаться целой, идей нет.