Омут

– А почему тебя это интере… - видимо у неё на лице всё написано, потому что Миша понимает с полувзгляда.
– А-ху-еть, - выдаёт поражённо.
– Просто. Блять. Ахуеть!
– неверяще качает головой.
– Все эти годы… Ты… Кир… Просто потому что Ромка тебе в три короба напиздел?

Запускает ладонь в свои каштановые кудри и шокировано на неё смотрит, пытаясь осознать. У неё же перед глазами пролетают часы, дни, месяца, наполненные одним желанием - чтобы Кир Авдеев, старший сын мэра, бессовестный предатель, пожалел о каждом своём вздохе, за то что отнял у неё самого близкого человека в жизни. И из-за этого глаза печёт совсем невыносимо и Отрадная прижимает к ним ладонь, надавливая ледяными пальцами на закрытые веки.

– Еба-а-ать… - тянет одногруппник и, не справляясь с эмоциями, судя по звуку, проходится туда-сюда по прихожей.
– Это же… Впустую. Всё впустую! Вы ведь давно могли уже быть… Нет, Королёву точно пиздец. Прощатьтебяему Кир не будет.

Его интонация намекает на что-то глубокое и важное, что ей незнакомо, а может и знакомо, только обманывать себя проще и слаще. И пока у неё ещё получается это делать, девушка отнимает руку от лица и протягивает Романову флешку в другой.

– Здесь то видео с Лилей… Оно одно. Больше ни у кого его нет. Даю слово, Миш.

Миша останавливается, переводит взгляд на чёрный прямоугольник и ожесточается в миг.

– Тебе о том, что его больше ни у кого нет, Ромка тоже сказал? И ты снова поверила?

– Да. У тебя есть полное право не верить ни ему, ни мне, только возьми его, пожалуйста. Отдай Лиле, от меня она, тем более, после случившегося, его никогда не примет. Или уничтожь его. Что угодно. Без разницы. Главное, чтобы Лиля больше не страдала из-за него.

– Если бы дело было только в нём… - забирая флешку и пряча в кулаке, вдруг говорит он да с таким количеством горечи в голосе и соли в глазах, что у неё внутри всё снова сводит судорогой.
– Если бы, Алёнка…

99. Алёна

За этими словами тоже что-то прячется. И оно страшное. Оно вяжет по рукам и ногам как сонный паралич. Оно тёмной массой, подобно нефтяному пятну в море, травит всё на расстоянии нескольких десятков метров.

Алёна невольно передёргивает плечами и не может не спросить:

– Как она?

Он открывает рот, чтобы ответить, как в дверном проёме, ведущем в гостиную, появляется Гордеева и отвечает ей сама:

– Она справится, Отрадная. Снова. Восстанет из пепла как тот чёртов упрямый феникс.

У Лили красные глаза. Это первое, что Отрадная замечает, взглянув на неё. Затем - всё то же бледное острое лицо, синяки под глазами, проглядывающиеся даже через слой косметики, и бесцветные губы, без привычной на них насыщенно-красной помады. Она стоит, прижимаясь плечом к стене, будто самостоятельно, без чьей-либо поддержки на ногах продержаться не сможет. Хрупкая, тонкая, беззащитная.

оказывается, даже такие, как ты, Лиля, могут быть уязвимыми?

Взгляд уже не такой мёртвый, как сразу после Роминой выходки, но и жизни в них немного. Пара капель всего. Остальное - пустота и отголоски пролитых слёз. Не сегодня даже, а давно, очень давно. Вместо них дно высохшего когда-то напрочь моря, покрытое толстым слоем едкой соли.

тебе тоже было больно, да?

Девушка отворачивается, пряча от одногруппницы глаза. Лиля её сочувствие с пониманием не примет. Лиле они после всего случившегося не нужны.

– Ну, что же ты, Отрадная?
– Гордеева, судя по голосу, улыбается, но увидеть эту улыбку ещё страшнее, чем посмотреть ей в глаза.
– Тебе прятать глаза совершенно необязательно. И можешь расслабиться, тебя я не виню.

– Мне… Очень жаль, Лиля.

– Меня жалеть не стоит, а вотегоуже пора начать.

Понять, кого именно она имеет в виду, труда не составляет. Точно также как и услышать в её словах обещание.

– Он…

– Алёна, - кажется, это чуть ли не первый раз, когда Лиля называет её по имени, а не по фамилии, без жгучей ненависти и своего фирменного яда, что заставляет Отрадную снова на неё посмотреть.
– Миша прав. Тебе от него лучше держать подальше. Для своего же блага, - она серьёзна и выглядит так, будто знает больше её.
– Рано или поздно он вместо тебя выберет кайф. Это лишь вопрос времени.

Алёна чувствует острое желание не согласиться, возразить, оправдать брата, но давит его, кусая губы. Ромина зависимость для неё давно не секрет. Он подсел на эту гадость ещё несколько лет назад, оказавшись в далеко не самой лучше компании, но… После его возвращения она ни разу не видела, чтобы брат снова взялся за старое. Он сказал, что завязал, что его почти вынудили это сделать в военной академии, и пообещал держаться. И держался. И она из-за этого обещания не могла сейчас промолчать.

– Рома больше не…

– Не употребляет?
– одногруппница прозаически хмыкает.
– Алён, ты же уже взрослая девочка, чтобы понимать, что бывших наркоманов не бывает.

– Я понимаю, но и не верить в то, что у него получится и дальше оставаться бывшим, не могу.

Гордеева смотрит на неё как на несмышлённого ребёнка. Миша смотрит иначе, но тоже явно с ней не согласен. Отрадная отступает на шаг назад, не в состоянии выдержать их взгляды, и находит за спиной ручку на двери.

– Мне пора. Спасибо, что выслушали.

Нажимает, разворачивается и уже хочет выйти, как Лиля добавляет:

– Алёна, я не шутила тогда. Я его, правда, уничтожу. Обещаю это и тебе тоже.

Не нужно оборачиваться, чтобы видеть её решимость. Она чувствуется даже на расстоянии. Упрашивать остановиться и не отвечать местью на месть смысла тоже нет. Бесполезно. Ни брат, ни Гордеева не остановятся и это очень большая проблема, которую нужно каким-то образом попробовать решить, но…

ты сама себе-то помочь не можешь

ты слабая

ты всё рушишь

Но и наблюдать со стороны за происходящим - невыносимо. Только сейчас, пока остались силы, ей нужно быть в другом месте и принести ещё одни извинения. Поэтому Отрадная лишь кивает и, также не оборачиваясь, прежде чем выйти за дверь, произносит:

– Знаю, Лиля.

На улице совсем темно и водитель такси, перепутав адреса, останавливается у другого дома, а потом, добравшись до центра города, встаёт в пробке и, оглянувшись на неё, спрашивает: