Омут

– Сынок, это ты, - облегчённо выдыхает она, расслабляясь.

– Да, мама, это я, - горько усмехается парень.

В детстве Виктория могла лишь по одним шагам понять, что это именно он поднимается по лестнице, а теперь узнавала только после такой небольшой встряски.

– Когда ты приехал?

– Полчаса назад.

Мама улыбается и, протянув ладонь, ласково прикасается к его щеке, как делала это раньше, когда в зелёных глазах её любимого старшего сына ещё не было такой серьёзности и ответственности, будто он и только он один должен тащить все испытания, выпавшие на их долю, лишь на своих плечах. Но парень, поджав губы, отстраняется от её пальцев и отходит назад. Злость на себя, родителей и эту грёбаную жизнь отдаётся ноющей пульсацией в висках, не находя выхода наружу.

– Мама, пожалуйста, не надо.

– Я соскучилась по тебе, милый, - словно не слыша его, произносит женщина.
– Хорошо, что нашёл время и приехал.

– Я приехал к Алеку.

– Да, Алек сейчас в…

Виктория замолкает на полуслове, понимая, что не может вспомнить, где находится младший сын. В школе? У друзей? Во дворе?

– Когда ты видела его в последний раз?
– правильно истолковав мамино молчание, спрашивает Кир.

Его прищуренные глаза, будто видят её больную, тоскующую, кровоточащую каждый день душу насквозь, отчего женщина виновато опускает голову, и обхватив себя руками, неопределенно пожимает плечами.

– Я же просил, мама, - выдыхает он сквозь зубы.
– Ты же мне обещала!

– Кирюша, я…

– Неужели это так сложно - быть рядом со своим ребёнком, когда он в тебе нуждается?!

– Ты прав… Ты абсолютно прав… Просто я…

– Хватит, мам, - просит Авдеев, поморщившись.
– Я не хочу слушать оправдания, лучше пойду к Алеку.

– Почему ты так жесток со мной?!
– жалобно всхлипывает ему в спину Виктория.

– Потому что иначе уже нет сил.

Поставив жирную точку в разговоре, Кир стремительно уходит. Взгляд матери прожигает затылок, но он не оборачивается. Только сжимает и разжимает ладони, пытаясь сбросить раздражение. А ещё дышит. Глубоко и через нос, но это лишь приводит к тому, что парень улавливает запах сигаретного дыма, тянущегося из комнаты брата.

Резко нажав на ручку двери, он застаёт Алека, лежащим на кровати, в наушниках и с сигаретой в руках.

– Эй! Ты что делаешь?!
– возмущённо кричит тот, когда Кир вырывает из его пальцев сигарету и бросает её в грязную кружку из-под кофе, стоящую на краю захламлённого всем чем ни попадя стола.

– У меня к тебе этот же вопрос.

Брат морщится и нехотя вынимает один наушник из уха.

– Что, стало скучно и ты решил в кои-то веки приехать, чтобы повоспитывать своего непутёвого младшего братишку?

– Прекращай скалиться, - обрывает его Кир и открывает окно настежь.
– Ты охренел настолько, что начал курить дома?

Алек складывает руки под головой и тянет губы в усмешке.

– Не тебе меня в этом упрекать.

– А кому тогда?

– Маме, потому что она единственная в этом доме не курит, но ей на меня плевать, так что по итогу получается, что некому.

Он отодвигает ящик прикроватной тумбочки, достаёт оттуда пачку сигарет и показательно снова закуривает, бросая на старшего брата насмешливый взгляд. Такой весь из себя взрослый, независимый, гордый, а в словах слышится колкая обида и желание быть хоть кому-то нужным.

– Не надо травить себя на зло мне или родителям.

– Жизнь идёт, а Кир Авдеев по-прежнему думает, что мир крутится вокруг него, - зло смеётся Алек. – Тебе не приходило в голову, что может быть я сам этого хочу, нет?

– Тебе семнадцать, Алек, - напоминает ему Кир.
– Ты должен хотеть играть в компьютерные игры, ходить на свидания и думать о том, куда хочешь поступить после школы, а не закрываться в комнате с сигаретами, кофе и музыкой.

– Кофе - мой друг, музыка - мой драг*, - цитирует брат строчку из песни. – Так что хватит учить меня жизни, лучше разберись со своей.

Авдееву нечем парировать, потому что Алек прав.

Чем он мог ему помочь, если сам разорван в клочья? Если с таким трудом удавалось делать вид, что всё под контролем? Что он справляется. Что продолжает жить дальше и, вообще, его ничто не способно вывести из равновесия. Ни смерть сестры, ни раскол в семье, ни чувства к Отрадной.

Ты беспомощный, жалкий, слабый.

Ты - тот, кого всегда презирал сам.

Кир на негнущихся ногах подходит к кровати и садится рядом с братом. Тот машинально пододвигается, освобождая ему место, и отворачивается.

– Переезжай ко мне, - предлагает Авдеев, кажется, уже в тысячный раз за два года.

Алек ожидаемо отрицательно качает головой и отвечает:

– Нет.

– Если дело в отце, то я могу с ним…

– Дело не только в нём.

– В маме?

– Нет, во всех нас, - брат одёргивает задравшийся рукав толстовки, пряча за плотной тканью белёсые полосы на коже.
– В особенности, во мне.

– Ты же больше не…?
– напрягается Кир, заглядывая младшему в глаза.

В прошлый раз он облажался, упустив момент, когда Алеку особенно нужна была поддержка, в результате чего тот теперь постоянно ходил в закрытой одежде. Во второй раз совершать подобную ошибку парень был не намерен.

– Нет, я этого не делал.

Авдеев с облегчением выдыхает и прислоняется затылком к стене.

– Хорошо. Я надеюсь ты помнишь, что дал мне обещание сказать о том, если вдруг снова…

– Я страдаю от депрессии, а не от слабоумия, поэтому, конечно, помню, - огрызается подросток.
– Хватит уже об этом.

– Послушай, я…

Кир замолкает, когда слышит короткий стук в дверь и следующий за ним голос горничной:

– Алек, к тебе пришла Олеся.

Дверь немного приоткрывается и в проеме показывается девичье лицо.

– Тук-тук-тук, можно?

– Да, Лесь, заходи.

Алек поднимается на встречу подруге, бросив на него выразительный взгляд. Она же напротив, заметив Кира, широко улыбается и радостно восклицает:

– Какие люди! Неужели это Кир Алексеевич собственной персоной?

С любого другого парень был спросил за тон, с которым были произнесены эти слова, но Лесю Мартынову он знает с детства, поэтому реагирует лишь ответной улыбкой и закатыванием глаз.

– Надеюсь, я вам не помешала?

Девушка плюхается на место рядом с ним и коротко прижимается к его плечу в качестве приветствия.

– Нет, не помешала, - отвечает за двоих Алек.
– Кир всё равно уже уходит.

Олеся переводит глаза на него и осуждающе цокает языком. Её русый хвост забавно подпрыгивает в такт движению головы и Авдеев замечает, как брат ловит это действие взглядом, а после хмурится, беспомощно и растерянно, будто сам не понимает, почему, вообще, это привлекло его внимание.

Это состояние Киру знакомо от и до. Он бы, наверное, мог написать инструкцию на нескольких языках мира о том, как справиться с осознанием того, что твоё сердце тебе больше не принадлежит. О том, как оно совершенно по-особенному бьётся при виде конкретного человека, а окружающий мир вдруг против твоей же воли переворачивается с ног на голову. И то, что раньше было белым и чёрным, окрашивается в цвет её глаз и все грани допустимого стираются. Становится абсолютно плевать на свои же принципы, убеждения и установки.