Она уходит по-английски

Мне стало тошно. Я отбросил телефон.

– Тяжело им, видите ли.

– Чего?
– спросил отец.

– Меня с работы поперли. Вот сообщение прислала начальница.

– Ну, это понятно. Куда тебе теперь пока работать. Хорошо, хоть жив остался, и то ладно.

– Пап, да как ты не понимаешь, что работа для меня была всем. И хлебом, и развлечением. После этого конструкторского бюро работа в компании стала для меня глотком свежего воздуха. У меня впервые начало что-то получаться. Я был на виду. Я был звездой. А как теперь мне семью кормить? Да от меня ведь Катька уйдет.

– Ну, во-первых, если любит, то не уйдет. Что значит уйдет? Она клятву верности на свадьбе давала? Давала. Своими ушами слышал. Как там говорится. И в горе и в радости. В радости пожила, так пусть теперь немного в горе побарахтается. А как вы хотели? Во-вторых, с голоду не помрете. Поможем всем миром. Я знаешь, какую тушенку с цеха приволок. От тарелки не оторвешь.

– С цеха?

– Ах, да. Меня взяли в наш бывший цех. Там теперь тушенку делают китайцы. Все легче, чем болванки чугунные вытаскивать из печи.

– Я без работы не смогу. Мне что-то делать нужно, пап.

– Что тебе до работы теперь этой? Смотри, как они тебя там любили, если человека только с операционного стола перетащили, а они уже шлют извещение об увольнении? Ну, разве это по-человечески? Переживали они тебя и выплюнули, как отработанный материал.

У нас на заводе, по крайней мере, раньше, если человек получал производственную травму или по старости больше не мог выполнять тяжелую работу, так из уважения подыскивали какую-нибудь должность. А человеку много и не нужно. Он уже рад. Вроде бы еще полезен. Нужен. А у вас в ваших компаниях? Как машина. Без души все.

– Так-то оно так, пап. Могли, наверное, что-нибудь в офисе подыскать. Предложить хоть бы. Где теперь работу найти. Ведь инвалидность дадут.

– Ты об этом лучше пока не думай. Ты лучше о себе думай и сил набирайся. Это не шутки, сердце поменять.

День прошел в томном смятении и ожидании чего-то. Я пил горстями таблетки, от вида которых меня тошнило. Никогда не думал, что человек может пить столько таблеток. Я специально сосчитал. Пятьдесят одна таблетка разной формы. Подавляющие иммунитет, защищающие стенки желудка, мочегонные, от давления, разжижающие кровь, антибиотики, ферменты и другие. Насколько хватит моей печени, почек и других органов, если продолжать пить такое количество и дальше? Как бы ни пришлось менять и другие органы.

На следующий день пришли результаты биопсии. Клеточное отторжение второго уровня по какой-то там градации. Меня это очень встревожило, думаю, как и врачей. Срочно поставили три капельницы с метилпреднизолоном по пятьсот миллилитров каждая. Этот гормон должен был подавить все начавшиеся губительные процессы. Как только жидкость потекла по моим венам, в районе шеи, паха, подмышек стало жарко, и появился зуд.

Врач сказала, что отторжение есть, но оно не критичное. По ее словам самое опасное отторжение происходит в первый час после пересадки, в первый день, месяц, год. Острое отторжение практически нельзя поймать. А у меня оно сейчас как бы в хронической фазе. Фоновое. Увеличим дозу иммуносупрессантов и все.

Меня это не сильно успокоило. Жар был сильный. Горело все тело. Я попросил отца положить мне смоченную водой тряпочку на лоб, но не прошло и пяти минут, как она высохла. Он начал менять ее каждые пять-десять минут. Обтирал также мне ноги, ступни, которые горели еще сильней. Я даже нарушил норму по воде, выпив залпом двести миллилитров, попросив списать их уже за счет следующего дня.

Ближе к одиннадцати вечера, когда закончилась первая пластмассовая фляга, и сестра поставила вторую, на телефон пришли три новых сообщения. Два от Степана, который желал здоровья и выздоровления, а также интересовался, когда можно будет навестить, а третье от тещи:

"Дорогой, Максим, мы так опечалены известием о твоем здоровье. Вставай быстрее на ноги, ты нужен нам живой и здоровый. Катенька все нам рассказала. Это ужасно, что молодые люди могут так болеть. Ну, ничего, ты поправляйся и приезжай к нам на дачу. Впереди весна и лето. Будет много витаминов. Все будет хорошо. Как я понимаю, работу ты потерял, поэтому уже сейчас начинай задумываться о том, как будешь кормить семью. Нужно будет искать новую работу. Поправляйся быстрей и приезжай к нам. Ждем. Целуем".

– Вот зараза!

– Что?!
– вскочил отец, который немного уже задремал на кушетке рядом.
– Ты чего? Что случилось?

– Да разве я матерюсь, пап. Тут никого мата не хватит. У меня на него и сил нет. Это теща мне желает скорейшего выздоровления и быстрей начать искать новую работу. Как тебе? Что я говорил?

– Пошли ты ее.

Я написал ответное письмо, в котором сказал спасибо за пожелания и попросил не вмешиваться в мою жизнь. Что сейчас мне не до этого совсем. Сообщение хоть и было электронным, но энергия тоже передавалась на расстоянии. Ответ не заставил себя ждать. Он содержал несколько эмоциональных высказываний и претензий. Я еще раз убедился, что в моей теще человеческого немного. Отвечать даже не стал. Но не прошло и двух минут, как позвонила жена. Радости от этого звонка впервые за годы я не испытывал:

– Алло.

– Да.

– Ты чего мою мать оскорбляешь? Она этого не заслужила.

– Здравствуй, дорогая. Ты дома? Через недельку мне разрешат посещения.

– Знаешь, Максим, ты неправильно себя ведешь. Может тебя там твоя мама науськала? Но моя мать не заслужила такого обращения. Вспомни, сколько мои родители для тебя сделали.

– Мне плохо сейчас. У меня отторжение началось. Я под капельницей. Я читал твое сообщение. Моя мама тут ни при чем. А перед твоей мамой извиняться не собираюсь. Она не права. Да и, по сути, я ничего такого ей не сказал. Просто попросил не лезть с советами сейчас.

– Да пошел ты знаешь куда. Я места себе не находила все эти дни. К Матроне очередь отстояла по совету людей. Не ела, не спала, а ты такой монетой платишь нам?

И повесила трубку. Я был в шоке. Моя жена, конечно, всегда была эмоциональной, но чтобы до такой степени. У меня складывалось впечатление, что мы живем в разных вселенных и что это не я лежу с пересаженным сердцем, а кто-то другой. Они вообще адекватные люди, впервые задумался я?

Не знаю, то ли на фоне операции или моего скверного самочувствия, но я как-то стал трезво смотреть на два года нашей совместной с Катей жизни.

– Что я видел с ней? Что чувствовал? Любовь? Да и что такое любовь? Не была ли это иллюзия? Сон? Что я вижу сейчас? Меня истерически шлют куда-то. Я не потяну теперь ее капризы и нервы, а она не потянет тягости жизни со мной. Но смогу ли я без нее жить?

– Не сможешь, конечно. Ты болен ею, помнишь?

– Ничего я не болен. Я люблю ее просто, но разве так дальше можно жить? Третьего шанса точно не будет. Нужно сворачивать с этой дороги или разворачиваться, даже не знаю, как правильней сказать.