Она уходит по-английски

– Я устал что-то, давай в другой раз. Поехали домой.

– Не ной, что ты за мужик? Устал он. Тебе пора собой, видимо, заняться. Запишись на фитнес. У меня как раз есть карточка в один зал, там первые два занятия бесплатные.

– Не хочу я в зал. Дома есть гантели.

– Как хочешь, тогда не ной. Пошли.

– Не хочу никуда идти...

– Пошли, я тебе сказала.

Всегда страшно умирать, умирать молодым - вдвойне, еще почти ничего не успев сделать. Ничего после себя не оставив: ни детей, ни дела, ни даже дерева, посаженного своими руками. Дети. Захочет ли Катя рожать от меня, понимая, что я теперь не добытчик? Муж с эффектом плацебо.

А мама? Я даже боюсь представить, что она сейчас переживает. В детстве ссадина на ноге или отбитый палец для нее был вызовом, а теперь. Ее впечатлительность и забота не знают границ. Слезы. Будет много слез. Не хотелось бы мне этого видеть.

Как заснул, не заметил, но поспать долго мне не удалось. Несколько раз Таня подходила и меняла опять шприцы, вешала гирлянду капельниц, брала кровь из вены. Потом застонала бабушка Клавдия. Видимо, закончилось действие укола. По крайней мере, она была еще жива.

Уже под самое утро я сам не дал поспать Тане. Меня жутко пронесло.

– Таблетки, что ты хочешь, - сказала медсестра, вынося судно.
– Все страдает от них.

После рисовой каши с кусочком сыра и ста миллилитрами горячего шиповника на завтрак ко мне пришла целая делегация врачей.

– Профессор Агаров, - представился один, самый старший среди них.
– Ну, как себя чувствуем?

Остальные попрятались за его широкой спиной, держа наготове блокноты и листы с графиками.

– Нормально, вроде бы, - ответил я, даже не зная, как себя вести. Решил просто лежать со страдальческим видом.

Он похлопал меня по плечу и посмотрел на приборы.

– Есть какие-нибудь сейчас трудности?
– спросил он коллег, не отрывая взгляда от мониторов.

Из-за спины появился давешний Игорь Олегович.

– Калий падал, что дало тахикардию небольшую. Креатинин снова был вчера высоким.

– Это на плохую работу почек указывает, - кто-то шепотом объяснил кому-то.

– Диализ делать пока не стали, - продолжил Игорь Олегович.
– Решили раствором промыть. Сегодня утром уже лучше. Еще лейкоциты повышенные, около двенадцати, сохраняется риск тромбообразования, колем фрагмин, а в целом стало лучше намного.

– Хорошо...- задумчиво пробубнил профессор.
– Сегодня еще пускай полежит, завтра везите на биопсию, а потом сразу в отделение переводите. В реанимации, думаю, больше надобности нет. Там он быстрей на поправку пойдет.

– Хорошо, профессор, так и сделаем.

– Максим, ты не переживай. Сердце мы хорошее тебе поставили. После трансплантации живут долго. И пятнадцать, и двадцать, и тридцать лет, и даже больше. Так что все будет хорошо. Конечно, с тобой пришлось попотеть, уж больно ты на покой хотел, но мы тут с коллегами посовещались и решили, чтобы ты жил. У меня внук такого же возраста, как и ты, поэтому я понимаю ситуацию. Сделали все, что могли, и даже больше. Теперь дело за тобой нас радовать.

– Спасибо, профессор, - сказал я, и слезы вновь накатились на глаза.

– Отдыхай.

Они подошли к бабушке Клавдии.

– Ну, а тут как у нас дела? В себя приходила?

– Нет. Стонет иногда. Дела в целом никакие. Мы были уверены, что она до утра не дотянет. Внук уже в пятый раз звонил, спрашивал, что и как. Ждет, видимо, не дождется.

– Давайте, попробуем сделать ей бронхоскопию. Посмотрим, что там творится с легкими. Заодно и гастроскопию тоже. Позвоните в отделение и подайте на сегодня заявки. Уколы также давайте снижать. Хватит спать. Пора выводить ее из анабиоза.

– Хорошо, профессор.

– Ага, действуйте и, если что, мне докладывать. Я так просто своих пациентов не отпускаю в мир иной. Мы еще поборемся.

– Думаете, у нее еще есть шансы?
– спросила девушка-интерн.

– Кто это спросил?

– Я, - выйдя из толпы врачей, ответила девушка.

– Милая, тут только я решаю, у кого есть шансы, а у кого их нет. И еще Елена Николаевна. Хм.... Вон видишь того молодого парня?

Все посмотрели в мою сторону.

– Да, вижу, профессор.

– Все говорили, что у него нет шансов. Врачи скорой, бригада реаниматологов, дежурные медсестры, даже его жена поинтересовалась про шансы мужа, когда мы еле до нее дозвонились. Но как видишь, Максим лежит живой и почти здоровый. Скоро ходить будет, может еще за тобой, красавицей, приударит.

Все загоготали в одном порыве.

– Ладно, коллеги, пора работать. Дел много.

Все ушли. Сначала профессор, а за ним и все остальные.

– Да, обнадежил, - сказал я про себя.
– И пятнадцать, и двадцать, и тридцать лет. Маме моей такое скажите, она упадет в обморок.

Ворона прилетела и села на подоконник.

– Катя, значит, про меня знает. Ну да...Она в том подвале говорила, что ей звонили.

Ворона сорвалась и улетела.

Зашла медсестра Таня.

– Давай-ка мы тебя сейчас немного протрем и помажем твои раны. Профессор разрешил тебя поднять и поставить на ноги.

– На ноги? А провода как же?

– Ничего, не оторвутся.

Она позвала вторую медсестру. Рыженькую и маленькую. Звали ее Настя.

– Ну-ка, давай приподнимайся.

Таня взяла меня за голову и плечи, а Настя придерживала десятки проводов и трубок. Все сразу запищало.

– Что это?!

– Ничего страшного. Датчики реагируют.

Я сидел. Впервые за семь или сколько там дней, я сидел.

– Ну как себя чувствуешь?

– Голова кружится.

– Будет кружиться. Что ты хотел. Давай теперь встанем аккуратно на ноги. Сначала правую скидывай вниз, потом левую.

Я посмотрел на бабушку Клавдию и подумал, что вот и моя пришла очередь попытаться вернуться в жизнь, а нет, так тоже уколют и засну.

Таня сняла простынь, оголив меня, и держа аккуратно за руки, помогла встать. Я посмотрел на себя сверху вниз. Зрелище было жалкое. Шов простирался от пупка до груди, подобно старым забытым рельсам на заводе, где работал отец.

Шов был грубый и неровный. Странно, но даже здесь, в реанимации, после пересадки сердца, мне было немного стыдно, вот так стоять, в чем мать родила, перед довольно симпатичными девушками.

Пока я размышлял, Танечка и вторая медсестра меня протирали салфетками, не поленившись протереть промежность, со словами: "Тут, главное, не подцепить тебе ничего. Палата стерильна, но кто его знает".