Ониксовый шторм

Я задерживаю следующий удар, когда она появляется в двадцати футах впереди.
– Скажи мне, ты скучаешь по Унбриел?

Ее глаза вспыхивают, и она вздрагивает.

Победа. Я собираю все больше и больше силы, наматывая ее, как расплавленную нить. “Разве ты не тоскуешь по темплу?” Я использую слова, которые были при мне у верховной жрицы.

Ее лицо искажается эмоцией, которая почти похожа на тоску, но ее быстро маскирует гнев. “А ты знаешь?” - возражает она. “Или у тебя иммунитет, потому что тебя только коснулись, но не посвятили?” Она бросается вперед. “Тебе знакома боль от того, что мне никогда не позволят вернуться, от осознания того, что это разорвет то самое, что делало меня неприкасаемым все эти годы?”

Я высвобождаю часть своей силы, ударяясь о землю перед ней, и она резко останавливается. Тронутый. Черт, жрица в Унбриэле тоже сказала это . Так же, как и записка, обернутая вокруг подарка Эйрика. “Как верховная жрица, ты обладала бы неизмеримой властью на острове. Почему этого все еще было недостаточно?”

“Зачем служить богу, когда можно быть им?” Теофания рычит.

Гнилостный страх разрушает связь, за чем следует еще один рев, от которого у меня чуть не подгибаются колени.

Сгэйль. Моя голова дергается вверх, сердце колотится о ребра, когда Таирн рычит, его когти царапают лесную подстилку. “Ненадо!” Ужас сжимает мое горло, когда я зову Ксадена, но он меня не слышит.

Дрейтуса окутывает тьма, и вскоре за ней следуют пронзительные крики виверн, которые разносятся по полю и эхом отражаются от скал наверху.

—Что...
– Теофания поворачивается на шум.

Тень распространяется, как рябь на озере, поглощая поле с яростью ониксового шторма и приближаясь к нам со скоростью, которая выжимает надежду из моей груди, а затем и вовсе разбивает мое сердце. Боль пронзает меня, как физический удар, в центр груди.

Он ужасающе силен в обращении с Сгэйлем, но не настолько.

Это та сила, которая уничтожает миры.

И это почти здесь.

“Я люблю тебя”, - шепчу я по нашей связи, и лед трескается, но этого недостаточно, чтобы остановить приближающуюся волну тьмы.

Тень бросает Теофанию на землю за секунду до того, как наброситься на меня, нежно шепча что-то на мои щеки, бросая нас в непроглядную ночь.

“Бей!” Таирн щелкает, и я слышу, как сеть поддается.

Усталость овладевает мной и отказывается игнорироваться. Я слишком устал. Я слишком близок к тому, чтобы сгореть заживо. Какой смысл, если я не смогу ее поймать?

“Используй темноту!” Приказывает Таирн.

Мое сердце замирает. Использовать то самое, что забирает у меня Ксадена? Мне и в голову не приходило, что использование всех возможных путей для его излечения приведет к его выбору . Огонь, пожирающий меня изнутри, угрожает поглотить все мои кости, и на секунду я сомневаюсь, позволить ли этому случиться. Я не смогла остановить свою мать, и я не могу остановить Ксадена. Я не могу спасти его.

Ждать. Наносить удар в темноте. Вот что говорилось в записке Aaric ...

Как будто он знал, что это произойдет.

Я ахаю, когда все части складываются в один сокрушительный удар сердца. Подкрепление. Приказывает мне охранять храм Данна. Отшвырнув Линкса с дороги еще до того, как открылись двери в большой зал. Он знал . Он проявлялся все это время.

“Он гребаный провидец”, - шепчу я с благоговением. Настоящий — не такой, как Мельгрен, который может только предвидеть сражения. Если Айрик обладает истинным даром предвидения, он видел это и дал мне оружие, сделанное из расколотого храма — храма, в который Теофания не может ступить. Я не верю в оракулов, но я do верю в печатки.

Я обнажаю мраморный кинжал правой рукой, затем смешиваю свою боль с обжигающей силой, которая выжигает то, что осталось от моего бьющегося сердца, поднимаю сломанную руку и выпускаю агонизирующий поток энергии ввысь.

И держи его.

Непрерывный удар освещает наше окружение и разветвляется в тени, открывая спину Теофании. Она, спотыкаясь, поднимается на ноги и поворачивается ко мне, ее глаза широко распахиваются, она ныряет влево, врезается в невидимую стену и падает навзничь.

Стена, которая рычит.

Чешуя мерцает тем же серебристо-голубым, что и мой удар, и маленький дракончик крадется к Теофании, низко опустив голову и оскалив зубы.

И вот так мое прерывистое сердцебиение стабилизируется.

Andarna.

Теофания протягивает руку, в ее красных глазах светится удивление.

Меня не волнуют ее намерения — она не доберется до Андарны. Боль сжимает меня в обжигающих тисках, огонь обжигает легкие, но я держу затвор и бегу . Уход Андарны - это одно; потерять ее из-за прикосновения темного владыки - непостижимо.

“Ирид”, - благоговейно шепчет Теофания, наклоняясь к Андарне. Я делаю выпад, вонзая кинжал прямо ей в сердце. Огонь дышит сквозь меня, пока я не превращаюсь в уголь и агонию.

Она отшатывается назад и начинает смеяться.

Затем она видит кровь и останавливается. “ Как? Ее глаза вспыхивают, и она падает на колени. “Камень не убивает оленина”.

“Ты никогда не был просто венином”, - отвечаю я. “Данн - гневная богиня для верховных жриц, которые отворачиваются от Нее”.

Она открывает рот, чтобы закричать, но тут же осекается.

Я отпускаю засов, погружая нас во тьму и отдаваясь огню, сжигающему меня заживо.

– Фиолетовый, - шепчет Андарна.

А потом я ничего не слышу.

Единственное, что более непредсказуемо, чем нестабильная провинция Тиррендор, - это ее герцог. Есть причина, по которой правящей аристократии никогда не следует носить черное.

—Дневник генерала Августина Мельгрена

ГЛАВА ШЕСТЬДЕСЯТПЯТАЯ

КСАДЕН

Яt was one thing to beckon me, call me, summon , против моей воли, в этот скрытый, залитый солнцем каньон к югу от Дрейтуса, чтобы утащить меня со стен нашей обороны и заставить уйти от моих друзей и города, полного мирных жителей. Совсем другое - ранить и заманить в ловушку Сгэйля .

Кровь стекает по ее чешуе, стекает по плечу, и вид того, как она пропитывает веревки толщиной с предплечье, которыми она связана, ранит меня за живое и наполняет силой так, как ничто другое не могло. Я забираю все это, затем достаю еще, но она уже истощена из-за того, что сдерживает такое количество виверн у стен Дрейтуса.