Онтологические мотивы

Крылья

когда избу на заре запирала всех заплакать о себе собирала придорожных из кювета кикимор буйных леших из заречного бора а русалок приглашала на выбор но пришли толпой для полного сбора приплелось еще печальное что-то из-за черного как полночь болота нагляделась на любимые лица больше здесь я говорит не жилица обрекли меня стыду и бесчестью злое горе мне судьба причинила словно вынули из воздуха песню словно солнце окунули в чернила ни ногой теперь назад ни версты я невозвратные мои золотые и заплакали тогда и завыли в соснах совы загудели забили а печальное из чащ где трясина не имеющее формы и вида провожало до калитки спасибо ковыляло до плетня деловито остальные обнялись поревели и остались жить одни как умели долго шла через покосы и пашни в край где грохот и стеклянные башни в небесах стальные птицы летали в стороне обосновалась неблизкой и приматывала крылья бинтами и работала потом программисткой прежней жизни от нее ни привета далеко должно быть за морем где-то отчего мы с ней не за морем вместе слишком много там для нечисти чести ни слезинки у реки ни укора чахнет чаща в непричесанном виде мы от века не имели другого представления о свете и быте небо черное в трясине качалось лишь бы время все текло не кончалось

Городской романс

гортань перетянуло проводом теснило легкие стеной когда прощался с этим городом и город в юности со мной плыла река его красавица и вечер в зареве дрожал казалось мне что все останется куда бы я ни уезжал осталось пылью и осколками былой любви в помине нет а только боль о том насколько мы дурны собой на склоне лет зачем так бережно прощаемся на обоюдном рубеже раз никуда не возвращаемся вернуться некуда уже струятся в космосе напрасные без встречи млечные ручьи и насовсем погасли ясные глаза убей не вспомню чьи недолго беглому к мосту нести скелет завернутый в белье увы не будет больше юности в прекрасном городе ее

Гость

одевала снегами зима мировой минерал разбегался и прыгал с холма высоту набирал за лисой устремлялся в лесу засыпал барсуком ледяную равнину внизу измерял босиком застывал у людского жилья удивлялся порой что за жизнь у двуногих своя и не будет второй заставала в распадке заря но дерзал все равно как старинный дерсу узала в том японском кино только правды не знал никакой потому что нельзя для чего облака над рекой а под ними земля почему если свет полоса он не выгорит весь кто такие барсук и лиса и зачем они здесь возвращался когда уставал для прочистки систем только изредка существовал или не был совсем

Зеркало

в эти тревожные минуты наши мысли почти неминуемо устремляются к императору как ему одиноко в ледяном дворце и почему он все время молчит у яшмовых ворот толпа затоптала шпиона гарнизон на востоке остался без риса ходили слухи что велено посылать юных девушек для полкового котла не верю но младшей соседской дочери нет уже второй вечер новый слуга вернулся лишь около полуночи без шапочки и от него пахло вином рассказывал что чжурчжэни уже в столице и что кровь на площади у жемчужного храма стояла по щиколотку как черное зеркало последнее время он невыносимо груб надо велеть управляющему высечь эти чжурчжэни для них только повод навестил достопочтенный советник и с листками танской каллиграфии купил за бесценок у букиниста бесценок и есть но было неудобно огорчать друга велел подать вино и сливы из последнего запаса но того стоило давно так чудно не коротали вечер на обратном пути достопочтенного и выбросили из паланкина и забили палками эти чжурчжэни у них только предлог снова горит но теперь на западе стражникам работы по горло старый халат свалялся и не греет надо бы отправить за хворостом но некого и вряд ли кто продаст как прекрасна луна в черном бархате небес  в черном шелке дыма похоже горит у самого дворца с той стороны где конюшни и гарем кисти давно не чищены и тушь пересохла император богоравен но и он боится мы знаем что он боится за нас  но у нас уже не осталось для него слов утешения

«игла гранитная с трудом…»

игла гранитная с трудом сквозь сон подъем звонила и на корабль похожий дом углом на край залива толпой к полуночи друзья в стекло с гостинцем птица тебе нельзя теперь нельзя в таком краю родиться не навестить себя в стране куда на хвойном фоне стекали улицы к заре из каменной ладони что уцелело от тебя полуприкрыто кожей теперь скитается терпя у сумерек в прихожей задуть свечу найти кровать и в тесноте колодца такую жизнь существовать какая остается другая вымысел была она приснилась ночью ее гранитная игла стремглав струится в почву там склад людей и между них впотьмах вершат скитанья друзья которых нет в живых до скорого свиданья

Постоянство памяти

трубил вечерами в отдельной квартире присох к адресам но шороха крови смертельной однажды не выдержал сам не вынес асфальта с плевками автобусных трасс в пустоту ячейки в кирпичном пенале положенной даже скоту снаружи где ветра каверна к скупой пригляделся зиме решая что лучше наверно пропасть и не жить на земле зима подступала к порогу в глаза ледяная игла и видит на север дорогу где лезвием голым легла сперва его жизнь опасалась по снежной сбежать полосе но сверху звезда оказалась простая звезда как и все пешком через всю индиану онтарио вбок и в квебек по тонкому меридиану на север ушел человек туда где медвежья телега в космическом скрипе колес и в ливне авроры тюленя безжалостно ест эскимос был мозг его мерзнущий занят звездой а рассудок немил он чувствовал что исчезает но помнил что все-таки был

Лирическая лепидоптерическая

чем отличился спутывал шелком личинку лечился от несваренья мысли в строке произвольным размером стихотворенья скудного смысла примером смысл возникает помня что нам для него языка нет воем из окон всей немотой прободающей стужу куколкой кокон яростно брызжет наружу кровь перестала течь в ручейках речевого кристалла кукольный лепет лужица мысли дарованной ордам не уцелеет смысл сохраняется твердым тщетная щелка треск по краям хрусталя или шелка мучил годами черная речь оплывет словно грим вся в пору когда мы вспомним и проговоримся

«он говорит но это не слова…»

он говорит но это не слова хотя предсмертно всякие приснятся а словно бы материя сама с поличным и принуждена признаться так сбивчиво и грубо говорит но судороги смысла тверже бревен и головы угрюмый габарит на фоне звездного огня огромен или молчит но тишина кругла нигде на память не загнешь угла чьей речи дар навеки отняло секрет логических словосложений уже и неба нет ни одного одна вода с дрожаньем отражений он говорит но голос как без рук ни выплеска наружу смысл внутри весь и напряженьем опровергнут звук того чей весь язык здесь взят на привязь чей вулканический подпольный пыл по склону пемзой пепельной оплыл тьма роскошь где и раньше не светло и ясность там где понято навеки что это чаща только и всего а не чудовищ адские набеги не нам судить сумел или смогу существованье телу не работа и выстрел аристотеля в мозгу и мирное жужжанье идиота лишь сочетанье четырех начал он говорит но лучше бы молчал

Лед

в эту зиму для нас не жалели льда не дороже лед чем твоя вода но ложится тяжко на провода потому что твердый от него вповалку на площадях истуканы на бронзовых лошадях о брусчатку мордой забивали газеты внутрь мокасин бились насмерть за мыло и керосин на бульварах в бурю тела осин как стекло звенели жизнь была отложена на потом притерпелись видно под хомутом к бороне к зиме ли нам и в пропасть очередь не тесна тут сболтнул один что скоро весна повязали тепленького со сна не велят об этом но запал нам в душу пример воды  нынче мы в мороз как она тверды а растаем летом нам не он один прочищал умы мы откроем детям секрет зимы мы осину спасем от полярной тьмы воробья и кошку а когда здесь лед разнесет дождем все былые памятники найдем на брусчатке в лежку

Заяц

там наверное темно но мы собираем игрушки и не боимся а если боимся то совсем немного нам обещали что скоро не будет страшно мы собираем кукол и медведей и все машинки даже поломанные потому что жалко всех мы собираем кубики которые разбросали один под кроватью но там темно туда лучше не смотреть если собирать кубики правильно то получится картинка белочка или мяч или смешной клоун но нам сказали что времени больше нет и поэтому мы собираем как попало только нигде не видно этого зайца с оторванным ухом им уже давно не играли говорят что все равно не нужно что мы там уже не будем играть но откуда они знают сказали быстро и мы стараемся но непонятно почему у них больше нет для нас времени куда они девали все наше время говорят что бояться не надо но мы знаем что там все время темно может быть мы все-таки боимся но никто не хочет разреветься первым тогда нас уже не остановишь вот же он этот проклятый заяц как же я его не заметил пусть не говорят что он больше не нужен там куда мы уходим куда мы уходим

«был без ума от бабочек сперва…»

был без ума от бабочек сперва той мощи мышц что в воздух поднимала поласковей искал для них слова и жаловался вслух что их так мало со временем и к сусликам ослаб душой к мышам в потемках их удела к любой траве которая росла б и на луне но жалко не умела одним из тех осознавал себя кто в перспективе прах своим казалось все тщетное к чему не прикасалась рука творца в ком нет ее следа простил песок пустынь породу скал простую пустоту без населенья и в сиротливом космосе искал куски пространства для усыновленья любимые куда теперь без них в ком контуры отсутствия красивы на ощупь сна и прав не изыск книг а прецедент осы или осины поверил в жидкость сжал в объятьях газ уловкой жизни смерть опровергая но не успел об этом дорогая редакция в другой позвольте раз