Онтологические мотивы

The importance of being earnest

если в памяти взвесить убытки всех событий покуда свежа вдруг допрешь что ни разу улыбки не заметил на морде ежа а очкастая личность енота даже тени ее лишена лишь тревога в глазах и забота очевидна на морде одна как серьезны скажу вопрошая все животные здесь кроме нас то нахмурится мышь небольшая то осел загрустит коренаст обитаемый ими и нами мир раскидист для всех и тенист здесь хихикнет хирург временами и партийный заржет активист человеческой жизни уроки недостаточно освещены отчего мы смеемся уроды и огромные носим штаны гложет чувство что даже нечестно по житейским пускаться волнам где животным такое известно в чем они не признаются нам перед зеркалом как телекомик подопрешь себе с горя бока и до свинского визга до колик все смеешься с себя дурака

Что написано

допустим существует вселенная всякие звезды и все что положено туманности и космической пыли как в доме где ее уже добрую вечность не вытирали даже наверняка там есть и этот дом на одной захолустной планете где ее вечность как не вытирали но если сдуть с подоконника над которым как раз и горят эти звезды там может оказаться книга и если открыть ее на последней странице прочтешь на отзвучавшем языке что они жили долго и счастливо и умерли в один день но там ничего не написано о том что теперь этот день вспомнить некому

«история струится на дворе…»

история струится на дворе с удьбы царица как предсказал анри пуанкаре все повторится сам воздаяние себе и месть свой суд без слова едва отдышишься от жизни здесь начнется снова притерта биография к вещам вся в адской саже она как фридрих ницше обещал у нас все та же надежда свидеться соблазн обнять живых кто ближе но там ведь ты появишься опять всегда все ты же

Все как есть

вначале оставалось все как есть то водосточная журчала жесть то шустрые в метро шныряли крысы с афиш подкожным клейстером шурша смотрела в сумерки его душа в притворном естестве киноактрисы был сморщен мир как сказочный кощей он состоял из выцветших вещей и отношений зрение качалось в глазницах как растяжка на ветру с бессмысленной строкой он поутру вчитаться пробовал не получалось когда он честно спал то видел луг весь в лютиках на дальнем поле плуг с оратаем овраг в хрустальных росах без просыху и сам куда-то в нем в обличье старца бесконечным днем шагал сжимая суковатый посох а наяву все вкривь пошло и вкось провисло время где изъяли ось хребта он понимал что полог порван одна душа под ливнями бела пятном на сером заднике была как натали какая-нибудь портман он там лежал на цинковой доске додумывая притчу о куске невнятной надписи с изнанки века а номер на ступне уму в ответ определял помеченный предмет как окончательного человека пар над оврагом ширился и рос не просыхая в катакомбах грез он был разъят на матрицы и воздух в прощальном сне обещанный ему делился заново на свет и тьму на небо в лютиках и землю в звездах

«над стволами центрального парка…»

над стволами центрального парка где самшит с нивелиром обрит занимается небо неярко ежеутренним спиртом горит постепенно из потных постелей выгребая тела к десяти нам о жребии пленных растений умных мыслей в себе не найти нам не внять где в июле соблазны и бело если в стужу белым что растения жить не согласны как мы им благосклонно велим есть у леса заветная книга про последний решительный суд как людской геометрии иго липы с кленами в пыль разнесут станут жить подпирая руками небеса в запредельной красе в дружбе с бабочками и жуками никому не подвластные все

Страшный суд

постепенно трое из тех потерянных носков нашлись а остальные запаслись терпеньем есть чувство нормы в мире и оно для маловеров как неугасимый маяк всей чуткой мелочи магнит носки вернулись в семьи вот и нам в анахоретстве чахнувшим привычно разбросанным по квантам и волнам черед вести себя аналогично я праздновал бы пурим но смотри какой привет от культа конкурентов как писк под микроскопом это в клетке на жердочке трепещет ангелок муаровые перышки топорща агатовые коготки на клапан хоть ультразвук но в правильном миноре трубит кирдык не всем а лишь таким как сам с редиску ростом страшный суд для наших малышей танцуют все как если бы не выбыл из игры агент без атрибута и названья кто маленькие сочинял миры из тонкой персти несуществованья один из возвращенцев полосат а в клеточку в чулане повисят носок вернулся и зачислен в строй нет все-таки пора и по второй он входит в дом сидит его жена за прялкой вся в поту потом вторая она в анабиоз погружена в хрустальном гробе спит не умирая скорее третью в пасть и до пяти которой же в раю он будет пара нам больше мельхиора от каспара ни отличить ни сходства не найти

Синтез искусств и наук

был бы живописец написал бы маслом спящему фридриху кекуле является змея кусающая себя за хвост с намеком на строение бензольного кольца сам кекуле в кирасе шлем поодаль видимо сморило на коротком привале на фоне багровой зари обозначен чуткий профиль стреноженного скакуна но прежде чем формула будет явлена миру кто-то должен прервать поцелуем волшебный сон естествоиспытателя ему уснувшему в канун седана подсунули отравленное французское яблоко родине грозит утрата приоритета змея обернулась углеродным кольцом валентные связи мелодично осциллируют миссию можно поручить урании музе смежной дисциплины поскольку собственная у химии отсутствует но чу легким шагом из-за деревьев дева аллегория германии она лобзает героя легонько ударяет мечом о плечо и нарекает его фон штрадониц оба уносятся в пленительном танце тут пожалуй подключается хор по крайней мере так мне видится мальчики гурьбой высыпают на сцену нахлобучивают пластиковые пакеты отплясывают славу химии царице наук владычице иприта богине фосгена впрочем живопись уже давно бессильна это скорее балетное либретто

Третья попытка

сперва спаситель посетил стрекоз личинок нимф и слюдяных имаго но в миссии случился перекос им и без рая радости немало затем он был рожден среди червей дать им понять чего греша лишатся нет участи чем под землей черней и черви адской муки не страшатся чтоб не было ошибки в третий раз болея о душе а не о теле презрел сомнения и выбрал нас а мы с ним поступили как хотели но он воскрес чтоб богу рассказать про бесполезность рая или ада одних на свете незачем спасать а остальных вообще спасать не надо

Кворум

бог собирает архангелов и чертей распределить бюджет и прикинуть смету бога на свете никто не встречал святей встретишь и впредь сострадаешь такому свету ангелов три но гаврила в дупель в дугу черт в одиночестве сменщик нужней в котельной судьбы обсудят в узком своем кругу третьей от солнца конкретной земли отдельной был помоложе такое на ней творил словно потомство в любовном запале некто потом покрылся пока изобрел горилл перенапрягся и скис под конец проекта вот говорит иссякает запас зари золота в душах и крыс для эксперимента где оно все хоть сарай от своих запри дней дефицит и в проекторе рвется лента ангелы молча в оконном видят стекле мокрых ворон подмосковный пейзаж осенний черт своим черным зрачком скользит по стене график дежурств распорядок землетрясений думал когда приступал что и правда бог зря подбивали зачем распалять до азарта вот и спроворил им землю какую мог чудо закончено суд назначаем завтра ангелы арку гирляндой кому по пути в царство свободы в палату сестра для укола только пижамные брюки успей подхвати старенький бог но ведь негде найти другого

Инверсия

когда родимся и возьмемся жить нам жаловаться жизнь придет ночами зачем ее невидимая нить трагически оборвана в начале кто помнит здесь как не было его из нас позавчерашнего разлива вперед вперившееся большинство не смотрит в эту сторону трусливо как убедить себя что рождены мы а не вы недостает ума нам что в списках что с утра утверждены все имена проставлены обманом затеряна средь звездной кутерьмы в минусовой квадрант ведет кривая вселенной где отсутствовали мы всю вечность сами не подозревая осталось на гремучей мостовой или в безлюдье полевой полыни всегда гадать где были мы с тобой когда еще нас не было в помине где нерожденных призраки сквозят будь мужествен как поцелуй гвардейца стоять реверсом к смерти быть назад и в эту бездну с ужасом глядеться

Аргонавты

не о вас горланили гомеры за евксинской хлябью далеко экипаж лесостепной галеры гребля мизераблей из гюго неприязнь от некрасивых рядом в сточной отпечатана воде волховом ли волоком ли адом ночь не отличается нигде говорят что некоторым можно навзничь кто от времени продрог и не жить но и подавно тошно вряд ли в грунт упрятанному впрок годы жизни от полярной ночи в ледяные забраны чехлы вся она внутри себя короче не кончаясь впрочем до черты чем чужие извлекать примеры нам из воздуха бензопилой помолчите певчие гомеры да и вы овидии долой с колокольни китежа со дна я светлояра взвою в наготе широка вода моя родная много в ней примеров да не те барка ближе к полюсу ума не приложить как выжить всем одним вшивый схимник тающий в тумане льдина динамитная под ним