Оракул с Уолл-стрит 4

Мартинс остановил автомобиль у здания Хэвенского медицинского центра, чье неоготическое величие напоминало о традициях и стремлении к знаниям, передаваемым из поколения в поколение. Студенты в летних костюмах сновали между корпусами, их лица сияли увлеченностью и молодой энергией.

— Второе посещение подряд, благородные дела приумножаются, — заметил О’Мэлли, наблюдая за студентами. — В прошлый раз мы здесь не были.

— Иногда наука важнее денег, — ответил я, проверяя карманные часы. — И доктор Флеминг долден ждать нас в лаборатории.

Доктор Уолтер Стивенс, декан медицинского факультета, встретил нас у входа. Худощавый мужчина лет шестидесяти с седой бородкой эскулапа и проницательными глазами, державшийся с достоинством истинного ученого.

— Мистер Стерлинг, добро пожаловать в Колумбийский, — он пожал мне руку с искренним теплом. — Доктор Флеминг в восторге от возможности встретиться с вами.

— Радость взаимна, доктор Стивенс, — я убрал шляпу, входя в здание. — Далеко не каждый день удается беседовать с ученым такого калибра.

Мы поднялись на третий этаж, где располагалась исследовательская лаборатория. Коридоры украшали портреты выдающихся выпускников и преподавателей университета, врачей, чьи открытия изменили медицину.

Лаборатория оказалась просторным помещением с высокими потолками, заполненным научным оборудованием. Микроскопы, пробирки, колбы с загадочными растворами, стеллажи с химическими препаратами, весь арсенал современной науки 1929 года, который в моих глазах выглядел трогательно архаично.

У длинного рабочего стола стоял мужчина в белом халате, внимательно изучающий что-то в микроскоп. При нашем появлении он поднял голову.

Александр Флеминг. Даже без знания будущего невозможно ошибиться в его незаурядной личности. Шотландец средних лет с живыми, умными глазами и добродушным лицом, излучающий ту особую энергию, которая присуща истинным первооткрывателям.

— А, мистер Стерлинг! — он отложил работу и пошел навстречу. — Доктор Стивенс рассказал мне о вашем интересе к медицинским исследованиям. Честно говоря, не часто финансисты с Уолл-стрит интересуются микробиологией.

— Возможно, потому, что большинство из них не понимает потенциала ваших открытий, доктор Флеминг, — я пожал его руку.

Флеминг улыбнулся.

— Пожалуйста, называйте меня просто Александр. Хотите посмотреть, что привело меня в Нью-Йорк?

Он повел нас к рабочему столу, где было разложено несколько чашек Петри с различными культурами.

— Видите эти образцы? — он указал на одну из чашек. — Это счастливая случайность, которая произошла в моей лаборатории в Лондоне прошлой осенью.

Я наклонился поближе, разглядывая содержимое чашки. В одной области росла обычная бактериальная культура, но вокруг небольшого зеленоватого пятна образовалась четкая зона, где бактерии не размножались.

— Заражение плесенью? — спросил я, изображая любопытство новичка.

— На первый взгляд именно так, — Флеминг оживился. — Но когда я начал исследовать это поподробнее, обнаружил нечто удивительное. Эта плесень, Penicillium notatum, выделяет вещество, убивающее многие виды бактерий.

— И это вещество…

— Я назвал его пенициллином, — с гордостью произнес Флеминг. — Предварительные эксперименты показали его высокую эффективность против стафилококка, стрептококка и других опасных микроорганизмов.

Доктор Стивенс кивнул.

— Александр демонстрировал результаты на вчерашней конференции. Потенциал поразительный.

Я выпрямился, мысленно просчитывая возможности.

— И каковы следующие шаги, доктор Флеминг?

— Вот здесь и возникают трудности, — его лицо омрачилось. — Чтобы сделать пенициллин доступным для лечения, нужно разработать методы массового производства. Настоящий пенициллин производится в ничтожных количествах, даже для лабораторных экспериментов едва хватает.

— А что требуется для решения этой проблемы?

Флеминг откинулся в кресле.

— Серьезные инвестиции в исследования. Новое оборудование, квалифицированный персонал, время. Очень много времени. По моим оценкам, от нескольких лет до десятилетия, прежде чем мы сможем производить пенициллин в промышленных масштабах.

Десятилетие. Если дождаться естественного хода событий, массовое производство пенициллина начнется только в начале 1940-х, во время Второй мировой войны. Сколько жизней можно спасти, ускорив этот процесс на десять лет!

— Доктор Флеминг, — начал я осторожно, — что если бы у вас были неограниченные ресурсы для исследований? Собственная лаборатория, лучшее оборудование, команда талантливых ученых?

Глаза Флеминга загорелись.

— О, если бы! Мы могли бы ускорить процесс в разы. Начать с изучения химической структуры пенициллина, затем найти способы стабилизации и концентрации. Возможно, даже создать синтетические аналоги…

— Мистер Стерлинг, — вмешался доктор Стивенс, — боюсь, вы недооцениваете масштаб инвестиций, необходимых для такого проекта.

— Попробуйте удивить меня цифрами, — улыбнулся я.

Стивенс и Флеминг переглянулись. Наконец, Флеминг назвал сумму, которая для 1929 года звучала астрономически.

— Для создания полноценного исследовательского центра потребуется около пятисот тысяч долларов первоначальных инвестиций. Плюс ежегодные операционные расходы в размере двухсот тысяч.

— А сроки?

— При наличии ресурсов и правильной организации… возможно, пять лет до первых практических результатов.

Пять лет. К 1934 году. Это означало бы доступность антибиотиков задолго до войны.

— Джентльмены, — я достал из внутреннего кармана чековую книжку, — вы получите все необходимые средства.

Флеминг подумал, что ослышался.

— Прошу прощения?

— Я предлагаю создать исследовательский центр по разработке пенициллина, — я начал выписывать чек. — Первоначальное финансирование — миллион долларов.

В лаборатории повисла тишина. Доктор Стивенс побледнел. Флеминг открыл рот, но не произнес ни слова.

— Это невозможно, — наконец выдохнул Стивенс. — Мистер Стерлинг, вы говорите о сумме, сопоставимой с годовым бюджетом всего университета.