Оракул с Уолл-стрит 6

Марранцано налил себе воды и сделал небольшой глоток:

— Джузеппе, мы знакомы уже двадцать лет. Я никогда не скрывал своего мнения о современных тенденциях в наших семьях. Возможно, кто-то из моих людей понял мои слова слишком буквально.

— Какие именно слова? — спросил я, наклоняясь вперед.

Марранцано посмотрел на меня долгим оценивающим взглядом:

— Синьор Стерлинг, вы американец. Вы не понимаете глубину традиций, которые мы принесли из Сицилии. Наши семьи существуют четыреста лет не потому, что они приспосабливались к каждому новомодному веянию, а потому, что хранили верность принципам.

— Каким принципам? — вмешался Лучиано. — Принципу убивать тех, кто приносит прибыль?

Лицо Марранцано потемнело:

— Принципу уважения к старшинству, молодой человек. Принципу того, что решения принимают те, кто заслужил это правом рождения и опытом, а не случайные выскочки с улицы.

Напряжение достигло критической точки. О’Мэлли незаметно приблизился к моему стулу. Боннано и Реина обменялись быстрыми взглядами.

Массерия тяжело поставил стакан на стол:

— Сальваторе, хватит философии. Ваши люди планировали убить казначея Синдиката. Это нарушение соглашений в Атлантик-Сити и объявление войны всем семьям Нью-Йорка.

— Войны? — Марранцано усмехнулся. — Джо, вы забываете, что я не подписывал эти соглашения. И хочу напомнить, что вначале мы договаривались о сотрудничестве равных, а не о диктате детей и иностранцев.

Он встал из-за стола и подошел к окну, за которым виднелись огни Бруклинского моста:

— Посмотрите на себя, Джузеппе. Вы, человек, которого я знал молодым солдатом в Маленькой Италии, сидите рядом с еврейскими банкирами и ирландскими гангстерами и называете это прогрессом. Вы сделали из нашего дела бизнес.

— А что в этом плохого? — спросил Костелло. — Разве мы не стали богаче? Разве не получили больше влияния?

Марранцано повернулся от окна:

— За счет чего, Фрэнк? За счет отказа от того, кем мы являемся. Сегодня вы принимаете евреев в партнеры, завтра ирландцев и немцев. Послезавтра наши дети будут говорить только по-английски и забудут, откуда пришли их деды.

Он вернулся к столу и положил обе руки на его поверхность:

— Мистер Стерлинг контролирует двадцать процентов доходов всех семей Нью-Йорка. Человек, в жилах которого нет ни капли нашей крови, знает больше о наших финансах, чем сами доны. Вы не видите в этом проблемы?

— Я вижу эффективность, — ответил я спокойно. — За последние восемнадцать месяцев общие доходы выросли на сорок два процента. Потери от арестов и конфискаций снизились до минимума. Инвестиции в легальные предприятия дают стабильную прибыль.

— Цифры, — презрительно бросил Марранцано. — Все сводится к цифрам. А где честь? Где уважение к традициям? Где семейные узы?

Массерия тяжело вздохнул:

— Сальваторе, времена изменились. Сегодня честь измеряется способностью обеспечить семью, а не количеством убитых врагов.

— Тогда мы понимаем честь по-разному, — холодно ответил Марранцано.

Он сел обратно и достал из внутреннего кармана пиджака серебряный портсигар с выгравированным гербом:

— Господа, давайте говорить прямо. Вы пришли сюда не для того, чтобы обсуждать философию. Вы хотите, чтобы я признал поражение и отошел от дел.

— Именно, — сказал Лучиано. — Покушение на казначея пересекло все красные линии.

Марранцано закурил и выпустил дым в сторону потолка:

— А если я откажусь?

— Тогда будем решать вопрос другими способами, — ответил Массерия. — У нас есть ваши люди, доказательства, свидетели. Комиссия из всех семей признает вас виновным.

— Комиссия? — Марранцано усмехнулся. — Вы имеете в виду ваших марионеток, которые голосуют так, как вы им скажете?

Профачи, до сих пор молчавший, наконец вмешался:

— Дон Сальваторе, я предлагаю рассмотреть условия мирного урегулирования. Возможно, мы найдем компромисс.

Марранцано затушил сигарету в хрустальной пепельнице:

— Какие условия?

Массерия открыл папку и достал машинописный лист:

— Прекращение всей активной деятельности. Передача контроля над территориями в Бронксе и Квинсе. Компенсация в размере пятидесяти тысяч долларов мистеру Стерлингу за моральный ущерб. Публичное извинение перед всеми семьями.

Лицо Марранцано стало каменным:

— Вы требуете, чтобы я публично унизился?

— Мы требуем, чтобы вы взяли ответственность за свои действия, — ответил я. — Альтернатива — полномасштабная война.

Старый дон медленно встал из-за стола:

— Война… Интересное слово. А вы готовы к войне, мистер Стерлинг? Готовы к тому, что ваши банки будут гореть? Что ваши фабрики остановятся? Что каждый день будет приносить новые похороны?

— Дон Сальваторе, — вмешался Боннано, — может быть, стоит подумать…

— Молчать! — резко оборвал его Марранцано. — Я принимаю решения сам.

Он обвел взглядом всех присутствующих:

— Господа, вы получите свой ответ завтра. А пока позвольте мне удалиться. Мне нужно подумать над вашим предложением.

Марранцано направился к двери, его люди поднялись следом. У порога он остановился и повернулся:

— Мистер Стерлинг, последний совет от старого человека. В этом деле нет места сентиментальности. Либо вы убиваете врагов, либо они убивают вас. Третьего не дано.

Дверь закрылась за ним с тихим щелчком.

Повисла тяжелая тишина. Массерия первым нарушил ее:

— Что скажете, господа?

— Он не согласится, — сказал Лучиано. — Старый упрямец скорее умрет, чем признает поражение.

Костелло кивнул:

— Значит, завтра начинается война.

Я посмотрел на часы:

— Нужно предупредить всех капитанов. Усилить охрану стратегических объектов. Марранцано попытается нанести первый удар как можно быстрее.

— Это все уже давно сделано, — ответил Массерия. — А вы, Уильям, будьте особенно осторожны. Для старика вы символ всего, что он ненавидит в новом мире.

Мы покинули ресторан через разные выходы. На улице О’Мэлли внимательно оглядел окрестности, прежде чем кивнуть мне.