Орден во всю спину

Руки, казалось, сами знали, как действовать. Он чувствовал, будто вырос с оружием в руках, будто бы вся его жизнь до этого – это только подготовка к этой способности. Инстинкт прицеливания был настолько точным, что, казалось, он видел траекторию пули ещё до выстрела. Но это лишь продвинутый уровень владения. В исходнике есть само совершенство…. Она что, стрелок? Тот, кто волей направляет пули? Ну или хотя бы подправляет. Не удивился бы.

На расстоянии в сто метров попасть в "девятку с половиной" стало для него чем-то обыденным – просто вопросом концентрации. Он был, без преувеличения, почти снайпером. И всё же радость от полученного знания слегка меркла из-за одного "но" – у него не было при себе оружия. Пустые руки не стреляют, даже если ты теперь умеешь стрелять как бог. А ведь хорошо понимаешь, что не он. Богиня ушла, лишь на миг обернувшись.

И всё же... одна деталь не давала ему покоя.

Когда дворец в его голове оценил навык девушки в кепке, тот самый, с которого была сделана копия, он увидел: уровень – Совершенный.

Ярослав аж поёжился. Он и представить не мог, каков же тогда мастерский уровень, если продвинутый уже превращает тебя в снайпера. А ведь можно идти дальше. Можно усовершенствовать навык….

Такая, как она, в этой группе?

Но ведь никто вокруг не выглядел напуганным или даже настороженным. Солдаты частной армии, наёмники, командиры – все относились к ней как к обычному бойцу. Никто, никто не догадывался, кто рядом с ними.

А она, скорее всего, и подумать не могла, что какой-то оборванец у лачуги применил на неё странную технику и увидел её секрет.

Ярослав внутренне усмехнулся. Его решение не идти с этой группой – теперь казалось не только разумным, но и спасительным. Зачем лезть в болото, где под водой плавает неведомое чудовище?

Он знал, когда надо отступить. А ещё – испытывал редкое и почти сладостное чувство: он увидел тайну, и тайна была прекрасна. А сама она… была опасной.

– Братец, ты чего опять пялишься на её спину, а? – лениво вынырнул из-за занавески Лёшка, щурясь на заходящее солнце.

Ярослав, сидевший на бревне у входа в лачугу, нехорошо улыбнулся во весь рот, будто пойманный на шалости мальчишка. Он уже собирался выдать что-нибудь наставническое, как старший, с важностью, с расстановкой, но не успел открыть рта – соседняя занавеска вдруг взметнулась, хлопнула по косяку, и оттуда высунулась женская голова с взъерошенными после сна волосами.

– Чья спина? Где? – с прищуром спросила женщина.

Оба замерли, словно двое бездомных котов, которых застукали за воровством тушёнки.

Из хижины вышла она – Лариса Юдина. Высокая, стройная, с лукавым прищуром и тем самым хрипловатым голосом, от которого у Ярослава часто пересыхало в горле.

– А ты чего тут?.. – удивлённо протянул Лёшка, почесав затылок. – То есть… вы же раньше в кирпичном доме жили, не?

Лариска провела рукой по растрёпанным волосам и улыбнулась, как будто они только что встретились в булочной, а не в посёлке на краю развалин бывшего мира.

– Переехала. Теперь я ваша соседка. Живите рядом с девушкой, радуйтесь.

– А те трое? Мужик, жена и девчонка. Куда делись? – не унимался Лёшка.

– А мы поменялись домами. Им мой кирпичный, мне их лачуга. Им нужно потеплее – у них малая болела, – пожала плечами Юдина, словно менялась не кровом, а местами в очереди.

Когда она скрылась за занавеской, Лёшка схватил Косого за рукав, оттащил к забору и, переходя на шёпот, горячо зашептал:

– Братан! Ты понимаешь, что она сделала? Она же вложилась, как в магазин на центральном рынке! У неё же раньше был настоящий дом – с крышей, которая не течёт! А теперь… рядом с нами, среди грязи и голых досок!

Ярослав только нахмурился, пробурчал что-то себе под нос и молча юркнул обратно в лачугу. Лёшка, разве что плечами не пожал, снова выглянул наружу, одарил соседку улыбкой и тоже спрятался за своей тряпичной завесой.

– Братан, – начал он, хитро прищурившись, – ты ведь до сих пор девственник, а?

Вот это он зря, но и болтать о своих победа тем более ему не уду. Если знают двое, знает и свинья. Косой медленно повернул голову, глядя на него так, будто прикидывал – лучше в ухо врезать или тапком. Затем выпрямился и произнёс с неожиданной серьёзностью:

– Ну раз уж ты у нас взрослый парень, пора поговорить начистоту….

– Давай! – оживился Лёшка. – Спрашивай, готов. Всё расскажу!

Но не успел он договорить – Ярослав метнул в него ногу с такой точностью, что Лёшка кубарем покатился на подстилку.

– Ты чё! – смеясь, вскочил тот, – Совсем разошёлся!

– Смелый стал, да? – Косой развалился на своей кровати, скрестив руки за головой. – Только смотри, не нарывайся. Особенно с Сашей. Не строй из себя сводника. У нас своих забот выше крыши. Не до флирта, понял?

– Да понял я, понял…, – проворчал Лёха, опуская взгляд. – Просто… она же заботится. Картошки принесла, аптечку подогнала. Спрашивала про тебя. А ты... как будто специально её стороной обходишь.

Наступила тишина. Косой задумчиво смотрел в потемневший потолок. Потом, не оборачиваясь, произнёс:

– Главное в человеке – быть честным. Особенно с самим собой. А если совесть начнёт терзать, если будет жечь – просто напомни себе, что ты сделал всё, что мог. И это... нормально.

Лёха нахмурился.

Когда Ярослав начинал с ним говорить "по-стариковски", он каждый раз ждал лекции. Что мол, так нельзя, то не делай, сюда не лезь. А получал вот такие фразы, от которых мозг тормозил, как телега в грязи.

Вот он какой, Ярослав. Не рубаха-парень, но и не колючка. Осторожный, замкнутый, с глазами, в которых хранились шрамы – не только от ран, но и от памяти. Он был не прост. Но в этом мире такие, как он, выживали лучше.

Лёшка это понимал. И не обижался.

Потому что знал: у Косого есть вещи, о которых он никогда не скажет вслух. И если не лезть – он будет рядом. А если полезешь – может исчезнуть навсегда.

В этот самый момент из соседней лачуги донёсся грубый, прокуренный голос. Судя по интонации, обращались как раз к их новоиспечённой соседке – Лариске.

– Лариса, только что узнал, что ты сюда переехала. Зашёл на огонёк. Вот, сигарет тебе принёс….

Ярослав и Лёха переглянулись, сразу посуровев. Что-то в голосе незнакомца не нравилось обоим – вкрадчивый, самодовольный, с тем мерзким оттенком, который бывает у тех, кто привык брать, не спрашивая.

Из лачуги раздался голос самой Юдиной – твёрдый, раздражённый: