Орлиное гнездо
Шрифт:
Корнел оторвал эти возлюбленные существа от себя вместе с частью сердца, и теперь эта часть уже никогда не прижилась бы снова.
Иногда он думал об Иоане – как о далекой, недоступной женщине; и подчас эти воспоминания вспыхивали непрошеной болью в усталом сердце, злым зеленым огоньком. Что сталось теперь с нею? Несмотря на то, что витязь помнил об Иоане, о ее доспехе и мече, Корнел и помыслить не мог, где его жена сейчас и какое положение заняла. Он надеялся только, что она еще жива… что нашла свою долю с Андраши, как не нашла ее с ним.
“Прости ей Бог!” - так думал о своей жене валашский витязь,
Иногда пленников навещал король, справлявшийся об их здоровье и благополучии. Матьяш говорил с начальником гарнизона Пешта, но несколько раз снисходил и до самих узников.
Несколько раз он поднимался в комнату к Владу Дракуле и подолгу беседовал с ним с глазу на глаз. Но о чем говорили эти два властителя, прочим оставалось неизвестным: витязи содержались отдельно от князя, да он и сам молчал.
А потом вдруг его величество перестал навещать князя – как будто отчего-то решил обречь валахов на забвение.
Справедливый король был очарователен, и свидания с ним давали надежду на скорое смягчение их участи: но когда эти свидания прекратились, Дракула нимало не удивился. Его витязи тоже.
Эти люди давно состарились сердцем.
“Поздравляю вас с вокняжением, граф. Это лучшее, на что я мог бы надеяться, - возблагодарим Господа за это!
Но неужели же вы потеряли все войско, приданное к вам в помощь? Большое несчастье, если так, - потому что я дал вам столько людей, сколько мог.
Кроме того, вы сами писали, что Валахия разорена дотла. Как вы рассчитываете содержать моих солдат? Это большое расточительство для короны и жестокость к христианским воинам: посылать их на верную смерть. Я помню вашу дипломатическую одаренность, граф, и ваши успехи в переговорах с папой - постарайтесь потянуть время. Султан сейчас также не захочет войны.
Я весьма удивлен и обрадован тем, как легко вам удалось одержать победу над главой православной церкви Валахии. Каким образом вы убедили архиепископа совершить помазание и обвенчать вас с православной христианкой? Ведь вы, конечно, не изменили своей вере?
Зная вашу твердость и любовь к Господу, я в этом не сомневаюсь. Надеюсь, что при встрече – или следующим письмом – вы поведаете мне, как вы смогли заставить церковников Валахии склониться. Как бы то ни было, это важнейший шаг к торжеству истинной веры.
Молю Бога, чтобы вечно хранил вас, мой друг, и упрочил трон под вами и вашими потомками. Извещайте своего короля обо всем, что творится в вашем княжестве, столь дорогом нам обоим”.
Господарь Валахии скомкал лист драгоценной бумаги, не заботясь о том, что это рука короля, и швырнул его в камин. Бумага свернулась в трубку, и пламя тут же пожрало приветливые слова.
Андраши схватил себя за волосы и изрыгнул ругательство, за которое в Венгрии его немедленно бросили бы в тюрьму – как за тягчайшее оскорбление величества.
Иоана так и не успела прочесть высочайшее послание – но ей и не нужно было этого: весь смысл королевского ответа заключился для нее в опущенных плечах, поникшей голове возлюбленного.
– Корвин скаредничает, - прошептала она. – Он не хочет войны, жалеет солдат… так?
– Да, -
глухо ответил Андраши, не поднимая головы.Он засмеялся, будто заплакал.
– Корвин думает не о моей короне – а только о своей собственной: и для папы, и для короны Иштвана бережет деньги и солдат! То, что далеко, для нашего короля словно бы и не существует: вернее говоря, его величество думает, что все обойдется как-нибудь без него, чужою кровью - как обходилось всегда!..
Княгиня взяла его за руку. Андраши несколько мгновений сидел, точно замороженный, - потом слабо улыбнулся и поцеловал эту руку.
– Боже, храни короля, - сжав ее пальцы, прошептал он, словно смеясь над собою. – Знаешь ли, дорогая, о чем Корвин спрашивал меня? Как я убедил церковников Валахии склониться перед католичеством! Большой Ворон не хочет шевельнуть ради нашей победы даже пальцем – а сам уповает, что мне на подмогу слетятся ангельские рати!
– Что ж, - сказала Иоана. – Быть может, его величество и не ошибся в своих чаяниях.
Она улыбалась, и в ее улыбке было что-то страшное.
Господарь долго смотрел ей в лицо – потом склонил голову, точно перед высшею властью.
– Мне порою думается, что я выиграл битву только потому, что со мною была ты, - прошептал он.
Иоана не ответила.
Она подсела к мужу и обняла его за плечи.
– Подумай об этом иначе, Бела, - сказала она. – Валахия голодает. Если нечего есть солдатам Корвина, нечего будет есть и воинам султана! Нам всем нужно время… да, время, - прошептала государыня.
Князь улыбнулся.
– Время!
– произнес он. – Это понимаешь ты, я… и, бесспорно, прежде нас всех осмотрительный король венгерский! Но Мехмед – это не я и не Корвин! Я достаточно узнал Мехмеда Завоевателя, и понимаю: он будет заглатывать чужие земли, пока не подавится! У него столько воинов, что он будет морить их без всякой жалости!
Иоана покачала головой. А князь закончил:
– Кроме того, султан оскорблен нашей победой… так оскорблен, словно я ударил его хлыстом. Не спорь со мной: это так!
Иоана и не думала спорить.
Все же она сказала:
– Однако у Мехмеда хватает ума, чтобы править своей империей, - можно надеяться, что и теперь хватит ума, чтобы собраться с силами! А тем временем соберемся с силами и мы. Не изводи себя понапрасну, государь мой…
– Моя премудрая княгиня, - печально улыбаясь, сказал Андраши.
Иоана улыбнулась.
– Подумай теперь о приятных вещах, государь, - проговорила она, поглаживая его плечи. – Подумай, что на тех землях, которые ты даровал Добрите и Герескулу, собрали хороший урожай, и наши бояре готовы прислать людей, как уже прислали зерно…
– Это прекрасно, - улыбаясь, сказал Андраши: скорее радуясь тому, что жена ласкает его, чем ее словам. Иоана поцеловала его в висок.
– А я еще хотела попросить тебя, - сказала она. – Так кстати!
Князь изумленно воззрился на нее.
– О чем угодно, Иоана!
– Когда ты покидал Тырговиште, ты оставлял ворником Крайовеску, - сказала она с явным большим неудовольствием.
Тень вины омрачила чело господаря.
– Ты знаешь, что я оставил бы город на тебя, любовь моя, - ты хранила бы его куда лучше!
– сказал он. – Но Валахия не примет женщину властительницей!