Орлиное гнездо

– Меня колотит…

Он нахмурился и схватил ее за руки.

– Больна?

Василика помотала головой.

– Все тело сводит, - жалобно сказала она. Девица даже застонала. И тут турок улыбнулся.

– Я, кажется, знаю средство от этой болезни.

Он уложил невольницу на подушки. Василика стала слабо отбиваться, потому что по-настоящему сопротивляться не могла – аромат курений и эта новая опасная лихорадка лишали сил. – Нам нельзя… - пробормотала она.

Абдулмунсиф коснулся ее щеки.

– Я знаю, что нельзя, - прошептал он. – Я не сделаю тебе ничего дурного. Просто верь мне…

На ней осталась только легкая рубашка и шаровары. На поясе был нож, и Василика услышала, как этот нож упал на ковер; Абдулмунсиф спустил ее штаны, обнажив ее, и развел ее бедра.

Василика всхлипнула и вцепилась в подушки.

Она попала к дьяволам, но не попади она к ним – сгорела бы сама, огонь пожрал бы ее изнутри.

Потом господин оставил ее лежать на подушках, взмокшую, слишком потрясенную, чтобы говорить с ним и даже сознавать себя. Василика почувствовала его крепкий поцелуй на мокром лбу, а потом Штефан удалился. Она ослабевшими руками нашарила нож и схватилась за него; поранилась и вскрикнула.

Боль отрезвила ее, и Василика села и натянула на себя платье, которым ее так и не прикрыли. Потом хлопнула в ладоши.

Она почему-то не думала, что кто-нибудь отзовется, - но тут же явилась готовая к услугам служанка. Молоденькая Айгюль. Василика, почувствовав вину, что ничего не знает о своих помощницах, прежде всего выучилась у Абдулмунсифа, как спросить их имена.

Она попросила приготовить себе ванну, и это было тут же исполнено. Айгюль проводила госпожу в купальню под руку, а той и в самом деле было это нужно: Василика обессилела от страсти. А она ведь еще девица – никогда бы не поверила, что такое может быть.

Выкупавшись, она отправилась в постель и сразу же заснула. Надеялась на забытье – но обманулась.

Василика необыкновенно ясно запомнила свой мучительный сон.

Молодая государыня Валахии восседала в тронном зале на престоле, который обыкновенно занимал господарь: восседала одна, положив руки на подлокотники и тяжело, неподвижно взирая перед собой. Она была прекрасна и величава: в тяжелой церемониальной парче, волосы - убраны под белое покрывало и шапку с меховым околышем и парчовым верхом, но две черные пряди струились вдоль висков, ниспадая на грудь. По одну сторону от Иоаны стоял крест - позолоченный перечеркнутый наискось православный крест, по другую – окровавленный кол, такой же высоты.

Дворовая девушка ахнула от испуга, увидев это, и колени у нее подкосились; Иоана усмехнулась алыми губами и подманила служанку рукою.

– Вот ты, девица, меня и узрела.

– А что? – робко спросила Василика. Она сложила руки на животе, прикрытом прежним скромным женским платьем.

Иоана оперлась подбородком на руку и сощурила зеленые глаза. – Плохо… очень темные сейчас времена, - мрачно проговорила она. – Вы, люди, и помыслить не можете, каково это нам: видеть все сверху и не мочь пособить. Я очень теперь сильна, куда сильнее, чем была… но бессильна в том, что всего важнее.

Василика опустилась на колени.

– О чем ты говоришь, государыня?

Иоана возложила ей руку на голову.

– Твой прельститель, сердечный друг, замыслил тебя убить. Это очень умный человек, и притом человек большого сердца и страстей… и это-то его и погубило. Только великие люди способны на великое падение.

Василика едва дышала.

– Как… убить?

– Штефан впал в чернейшую ересь из всех, какие существуют, хотя ересей в мире тьма, - ответила княгиня, сведя черные брови. – Он и орден Дракона, к которому принадлежит твой турок. Ордену уже известно многое, что остается тайной для церкви. Но мой муж и Штефан… вообразили, что, пролив твою кровь, способны воскресить меня на земле во плоти: дабы я разделила престол с одним из них, когда сила объединенного ордена отвоюет для всех христиан Царьград!

У Василики свет померк в глазах.

– Силы небесные, - прошептала она.

Княгиня усмехнулась.

– Бойся, девица, бойся! Но не столько своего турка, - прошептала она, склонив голову, - сколько моего несчастного мужа, которому я была и остаюсь так дорога, и отца Штефана – человека, который называет себя последним императором ромеев… Этот-то грек, язычник, не пожалеет крови даже сотни девственниц, чтобы вернуть своему городу славу! К счастью, такое чернокнижие невозможно!

Иоана хрустнула пальцами.

– Какие только демоны нашептывают им это!

Василика молитвенно сложила руки.

– А разве святая церковь не учит нас, что человек воскреснет во плоти? – спросила дворовая девушка.

– Это величайшее заблуждение святой церкви, - печально откликнулась Иоана. – Одно из многих великих ее заблуждений. Мы можем воплощаться на земле вновь – это верно: но лишь ненадолго, и воплощаемся телесно только для избранных; однако существуем мы для духовных, а не для телесных очей. И мы не спим, - с улыбкой прибавила государыня.

Василика припала к ее ногам.

– Что же мне делать, княгиня?

– Я попытаюсь помочь тебе… теперь, когда меня увидела ты, быть может, откроются глаза и у Штефана. Он любил меня… а теперь, когда я преставилась, готов полюбить тебя вместо меня. Он уже любит в тебе то, что было во мне. Если вам не помешают, вы можете быть счастливы, Василика.

Иоана улыбнулась.

– Ты сильная, храбрая… очень хорошо себя показала, умница. Девица телом, но давно жена душою. Ты можешь послужить средством к спасению этой души.

– Не грешно ли то, что мы с ним делаем? – шепотом спросила Василика покойницу – точно духовника.

– Для чистых все чисто*, - улыбаясь, ответила Иоана. – И, говоря от сердца, в мире нет греха: все, что ни делается, делается во славу Божию. Но воля Божия была такова, чтобы я тебя предупредила.

– Господи, только бы они образумились, - прошептала Василика.

– Надейся, - ответила Иоана, тяжко вздохнув. – Я тебя не оставлю.

Василика проснулась посреди ночи, сердце гулко стучало ей в уши. Она вспомнила свой сон – до последнего жеста, до последнего слова.

Несчастная жертва скорчилась от страха, пронзившего ее подобно молнии.

– Как же я не догадывалась, - прошептала Василика. – Господи, спаси!

Может, ей было только дьявольское наваждение? Но сердце говорило девушке: нет, сон вещий.

– Но Штефан любит меня или готов полюбить, - прошептала невольница. – Я это так же чувствую! Нельзя мне оставить его, и ему нельзя оставить меня!

Она перекрестилась и, распростершись на спине, забылась сном опять. В этот раз – без сновидений.