Орлиное гнездо

– Это как вечная молодость! – воскликнула она, смеясь и хлопая в ладоши.

Турчанка ничего не поняла, но засмеялась тоже и погладила ученицу по голове. Василика почувствовала, что ей начинает нравиться жизнь в гареме - как лакомство, которым нельзя объедаться.

Она поспешно оборвала танец и попросила увести ее назад, в ее комнаты. Там Василика попыталась прочесть христианскую молитву. Но читать христианские молитвы здесь было все равно что молиться по-турецки в Тырговиште… Сам густой благовонный воздух затыкал рот.

“Нет, мой хозяин никак не может быть христианином”, - с неожиданной уверенностью подумала Василика. Но он и не мусульманин тоже. Он как будто был и то, и то сразу – принял оба обычая, насколько они подходили ему.

Ей принесли чудесный, как в сказке, обед, а потом Василика легко и с удовольствием вздремнула. Тело даже во сне горело радостью. А вечером к ней пришел господин – и под музыку, в облаке курений, тихо, напевно рассказывал ей сказки своей земли и других восточных земель. Когда она научится читать, пообещал Штефан, Василика сможет сама наслаждаться этими историями. У него в доме есть книги, много.

Василика заснула в объятиях турка.

Еще один день прошел в таких дурманно-радостных занятиях: Штефан к ней не приходил, но Василика беспрестанно вспоминала его. Этого человека нельзя было изгнать из мыслей, даже если изо всех сил захотеть.

А на третий день Штефан пришел и радостно сказал, что повезет ее к своей семье – они согласны принять их: его отец, мать и три сестры.

– Мои сестры еще малы – и не замужем, поэтому в отцовском доме, - объяснил турок, поняв удивление Василики.

А та подумала: цветут же женщины на турецкой земле, если рожают здоровых детей даже под старость.

========== Глава 74 ==========

Василику нарядили в престранное платье: женское сверху, богатое бархатное платье, похожее на одеяние валашской боярыни, но снизу мужское - шерстяные шаровары и сафьяновые остроносые сапоги. Ее крутые кудри покрыла бархатная шапочка, шитая жемчугом, поверх которой опустилось покрывало. Василика потребовала зеркало – и посмотрелась на себя, на эту диковинную восточную княжну в золотых серьгах, черты которой только угадывались под чадрой.

Поднять покрывало и посмотреть на свое накрашенное лицо в таком чужом обрамлении Василика не осмелилась. Ей показалось вдруг, что эта особа, если ей откроют лицо, выпрыгнет из зеркала и набросится на дворовую девушку, как зверь…

Штефан пришел, одетый удивительно похоже на нее – с такими же кудрями, умащенными маслом, в бархатной шапке, шароварах и кафтане. Он, сияя улыбкой, пригладил усы – и вдруг поднял покрывало Василики, точно фату невесты, и поцеловал ее.

По всему ее телу разлилось тепло и желание. Валашка неожиданно застонала от тоски и в первый раз крепко обняла своего господина; ей стало так странно, точно сердце вдруг забилось и вверху, и внизу. Почувствовала, что любовник так же трепещет всем своим сильным телом, как она.

Штефан что-то простонал, не то признание в любви, не то проклятье. Потом вдруг оттолкнул Василику.

Взяв ее за руку, поцеловал пальцы с накрашенными ногтями. – Идем, я посажу тебя в носилки, - глухо сказал турок.

Он повел ее, сжав ее руку, а Василика пошла, едва сознавая, куда идет, ощущая все то же биение страсти во всем теле. Девушка немного успокоилась, только когда ее лицо охладил снег, мелко сеявший снаружи.

Штефан посадил ее в носилки и оставил наложницу, на прощанье сжав ее плечо и пробормотав благословение.

Василика сидела под своей чадрой, поджав ноги, которые сейчас так напоминали мужские, – и пыталась унять головокружение. “Господи всемилостивый! За что ниспосылаешь мне такие испытания?” - подумала валашка, как думала во все свои последние дни, бия себя в грудь, ее княгиня. Носилки поднялись и понесли девушку, как челн над бурным морем незнакомой и пугающей восточной жизни. Могучие невольники, державшие ее паланкин, лавировали между прохожими – люди, ступающие мягче, чем лошади, и потому служащие вместо лошадей. Поймет ли она когда-нибудь эти порядки и нравы?

В конце концов Василика откинула чадру и попыталась пристальнее всмотреться в то, что происходило на улицах. Разве хозяин не обещал ей красоту Эдирне? Или это была только наживка для глупого сердца?

На теплых, но заснеженных улицах люди шумели и переругивались, как в Тырговиште в базарный день, – по-видимому, в Эдирне такая суматоха творилась всегда. Конечно: здесь, в столице империи, сходились люди и нравы со всех концов земли! Но долго присматриваться Василике не пришлось – носилки остановились перед толстой белой стеной, перед воротами; потом ворота отворились, и гостей внесли во внутренний двор. Паланкин опустился.

Деревянная дверца отворилась, и Штефан склонился к ней и протянул ей руку. Василика вынырнула из носилок и припала к своему хозяину; он обхватил ее за талию и, подержав несколько мгновений, отстранил. Штефан взял свою подопечную под руку и повел в дом. Перед гостями, в расписанной синими цветами белой стене, оказалась дверь-арка. Им открыли на стук: слуга низко поклонился и тотчас удалился.

За дверью была занавесь, которая хлестнула Василику по лицу поверх ее собственного покрывала. Почти ослепленная, валашка схватилась за своего спутника.

– Я хочу это снять… - прошептала она, чувствуя себя мухой в паутине турецкой жизни. – Ведь твой отец христианин!

– Снимешь, когда мы войдем в комнату: не при слугах, - жарко шепнул он в ответ.

Абдулмунсиф как будто хотел, чтобы его невольницу видело и запомнило как можно меньше человек.

Не отпуская ее руки, он ввел ее в жарко натопленную комнату, потом подтолкнул сзади; Василика почувствовала, что Абдулмунсиф взял ее за талию, и откинула покрывало, под которым уже почти задохнулась.

Она увидела в глубине комнаты человека, освещенного благовонным светильником, - старый, но благородного облика мужчина, с такими же, как у Штефана, длинными завитыми или вьющимися волосами, только темнее: каштановыми, а не золотисто-рыжими. Вроде ее собственных. Но волосы знатного грека наполовину поседели, а приятный рот обрамляла бородка – как носил Раду Красавчик. На этом человеке было яркое алое с золотом платье, просторное и длинное: греческая одежда, как поняла бы Василика, если бы достаточно понимала в чужеземных обычаях. Но она припомнила, что Раду Дракула одевался похоже.