Орлиное гнездо

Штефан отстранился от витязя, который уже весь дрожал от такого посягательства. Мягко попросил:

– Позволь, я срисую эти знаки, и тебе больше не придется служить ходячей картой.

Корнел вскинулся, как будто попал в застенок и услышал палача. Штефан восхитился такой выдержкой: тем более, что мысли валашского героя были недалеки от истины.

– Хорошо, - наконец сказал валах сквозь зубы. – Только поспеши.

– Я мигом, - уверил его Абдулмунсиф.

И в самом деле: он вернулся с листом бумаги и тушью так скоро, что Корнел едва опомнился.

– Сними рубашку, - уже открыто приказал турок.

Корнел сорвал ее, точно власяницу.

Штефан мимолетно изумился тому, сколько шрамов на этом теле, с которого можно было бы ваять настоящего Ареса - или Ахилла. Но потом заставил себя быстро и точно срисовать черные хитросплетения. Ему уже не раз приходилось работать рисовальщиком, переносящим с одного листа на другой самые головоломные изображения, и от мастерства его и скорости порою зависели судьбы тысяч людей.

– Теперь можешь пойти умыться, - предложил турок.

– Спасибо, - сказал Корнел.

Одевшись, он хотел уйти в дом, но хозяин не дал.

– Я провожу тебя.

Корнел склонил голову перед этим повелением. Хозяин и гость вместе направились в купальню, и Штефан, велев Корнелу подождать, приглушенным голосом отдал распоряжения слугам.

Когда ванна для него была готова, Корнел жестом попросил хозяина уйти. Абдулмунсиф с наслаждением покачал головой, закурчавившейся еще больше от душистого пара, наполнившего комнату.

– Нет, мой друг, - сказал он. – Я смою эти знаки сам, потому что тебе не видно.

Корнел побагровел от стыда; но принужден был уступить.

– Только никаких!.. – вскинулся он, когда хозяин подступил к нему с жесткой банной рукавицей.

– Я не распутник, - мягко ответил турок. Корнел стиснул зубы, поняв, что выдает себя с головой человеку, который говорил с ним только намеками – могущими быть истолкованы как угодно.

Штефан быстро и с силой оттер его спину. Потом отбросил почерневшую мыльную рукавицу и вышел: Корнел не успел даже слова сказать.

А Штефан думал, что нужно будет непременно узнать секрет этой туши, которая смывается с кожи бесследно.

Когда Корнел вышел из купальни, его товарищи уже встали. Штефан непринужденно поприветствовал витязя – и тихонько попросил указать на двоих рисовальщиков, которым Дракула доверил тайну.

– Но ведь ты уже все срисовал, - мрачно сказал Корнел.

Штефан пожал плечами.

– Назови мне их, если не хочешь, чтобы я взялся добывать сведения сам, - невозмутимо сказал усмиритель народных возмущений.

Корнел улучил минуту и указал на двоих своих товарищей: таких же могучих валахов, как и он. Витязи. Ну конечно, подумал турок: ближний круг…

– Мне все-таки удивительно, что Андраши не допрашивал вас… Должно быть, он совсем плох, - вдруг серьезно сказал Штефан Корнелу. – Теряет хватку.

Корнел рассмеялся.

– Вот уж это едва ли! Просто Андраши знал, что ему никто из наших ничего не скажет. Князь Дракула не глупее тебя, паша, а Турцию вызнал вдоль и поперек.

– Что верно, то верно, - сказал Штефан.

Больше ему ничего и не нужно было. Штефан подошел к одному из людей, на которых указывал Корнел, - и, поартачившись немного, валахи сдались: каждый из них знал одно только слово, но вместе эти слова сложились в ясный приказ турецкому рыцарю. “Найти и уничтожить”.

Штефан с сомнением посмотрел на витязей Дракулы – но потом заключил, что эти посланники опасными быть не могут. Они не принадлежат к ордену, видно уже по честным и невежественным лицам: не иначе, Дракула выбрал их за превосходную память, свойственную разведчикам без воображения. Карта ничего им не сказать не могла – а слово Дракулы для этих вояк закон.

Найти – и уничтожить!..

Для Штефана это было как сжечь сокровищницу своей души. Для Влада, конечно, - тоже.

Но нужда в таком варварстве назрела великая.

Если только Андраши ворвется – или проникнет окольными путями в Стамбул… Сейчас это ему сделать легко как никогда.

Турок ушел в свою комнату, унеся с собой драгоценный лист, - и там крепко задумался над ним.

Василика тоже вздремнула днем – а потом пошла на кухню, присмотреть за ужином. Сама она редко стряпала и никогда не убиралась, препоручая это прислуге: но надзирала за всем домом. Ее величали хозяйкой с полным уважением – и почитали знатной госпожой. Теперь ее не отличить было от знатной госпожи: и многих она даже превосходила.

В здешнем доме Абдулмунсифа она не прикрывала лица ни перед кем; только на улице, но не потому, что было велено, а из осторожности. Над местными женщинами нередко совершались насилия; но турчанок защищали уже их покрывала, как от своих, так и от чужих. Все – и бедные, и богатые - знали, кто господствует в Стамбуле.

Хотя работы усмирителю народных возмущений все прибавлялось. Как будто кто-то изнутри, из Стамбула, подыгрывал Андраши.

Однако сейчас на Василике было только темное домашнее платье поверх тонкой рубашки с шароварами и туфли на босу ногу. Волосы она скрутила узлом, но не прятала. Разве кто-нибудь из гостей Штефана посмеет обидеть ее?

Спустя некоторое время она вернулась в комнаты, напичкав Анастасию, свою служанку-гречанку, наставлениями по самое горло. Не столько потому, что Анастасия нуждалась в указке, - сколько потому, что Василике нравилось властвовать над своим домом.

Ей вдруг показалась чья-то тень в коридоре – а потом на свет выступила незнакомая мужская фигура. Василика в испуге остановилась; рука тотчас легла на рукоять валашского ножа. Она носила этот нож с собой, точно оберег, - и, выходя из своей спальни, не расставалась с ним, подобно воину.

– Госпожа? – спросил молодой голос по-валашски.

Василика не двигалась с места.

– У меня есть нож, - сказала она.

– Я вижу, - ответил неизвестный юноша без всякого удивления. Он шагнул вперед – и на красивом лице его в огне лампады высветилось восхищение.

– Я никогда бы не посмел обидеть тебя, - серьезно сказал валах и поклонился.

Василика уже знала, кто перед ней.

– Господин… боярин Кришан? – спросила она.

Николае снова поклонился. Замешкался, дернувшись к ее руке, - но поцеловать ее не решился.