Орлиное гнездо

– Это все мое, - сказала она.

Корнел кивнул. Как он был на нее похож, как понимал ее – а здесь все люди были не те, хоть порою и казалось, что те!

Несколько мгновений валах и валашка молчали, не поднимая глаз друг на друга, - а потом Василика ощутила, как товарищ опять крепко жмет ей руку.

– Я сейчас уйду, - сказал он. – От беды.

Василика кивнула – и услышала, как удалились его шаги, теперь уже насовсем.

Она еще долго стояла там, где Корнел оставил ее, - подняв занавешенное лицо к смутному небу, закрыв глаза и улыбаясь. Если когда-то она бывала истинно счастлива и покойна, если когда-то ей было тепло жить – то только в такие минуты, как с этим сильным, верным человеком.

Они задержались на постоялом дворе, по приказу паши. Их предводитель нечасто рассказывал своим людям больше, чем следовало, - но теперь причину задержки следовало узнать всем.

– Я выслал вперед разведчиков, - сказал Штефан. – Узнать, где чума и где еще нет чумы. Мой брат с тех пор, как изменил мне, совсем запутал свои следы…

Он улыбнулся. Взглянул на Василику – бледную, серьезную, единственную женщину в этом собрании.

– А ты не думаешь, господин, что твои разведчики могут принести чуму нам? – громко спросил витязь, которого звали Ливиу. Паша склонил голову.

– Если они схватят болезнь, то не успеют ее донести, - с жестокой простотой восточного человека объяснил он валаху, слегка улыбаясь. – Разве ты не видел, как быстро эта чума пожирает людей?

Ливиу оставалось только поклониться.

– Кроме того, нам нужно узнать наверное, где теперь султан, не оставил ли Эдирне – если чума свирепствует уже и в нашей столице, - прибавил Штефан, скользя белыми пальцами по рыжим усам.

Витязи, сидевшие поодаль, загудели, ворочаясь на своих местах. Потом Ливиу снова громко спросил за всех:

– Так ты поедешь с докладом к султану?

Им до сих пор не верилось в это – как и в то, что сидящий перед ними хитрый, скользкий человек, человек ненавистного им племени теперь единственный, кто может заслонить их от своего султана.

– Да, именно так – это мой долг, - сказал Штефан.

Потом он распустил всех. Василике, которой так и не удалось заговорить, пришлось пойти к другим женщинам – испуганным служанкам, которым самим нужна была защита.

Но вскоре Штефан наведался к ней собственной особой – служанки разбежались, они всегда боялись его; да и сама Василика оробела.

– Как ты вошел? Тебе же нельзя сюда, - сказала она.

– Большому человеку можно, - ответил он, садясь рядом с нею и обнимая.

Василика хотела что-то спросить, но Абдулмунсиф не дал, заглушив все слова и мысли жарким поцелуем. И они снова претворились в два счастливейших существа – всемогущее и всепокорное, всепокорное и всемогущее, - которыми бывали только друг с другом.

Потом Абдулмунсиф заговорил, накинув на плечи халат; Василика слушала, обернувшись покрывалом и подобрав ноги.

– Я понимаю причины этого предательства, - говорил ее покровитель, обняв ее за плечи – точно она одна могла заменить ему всех потерянных близких. – Моя мать Фериде, наговорившая Абдулкариму против тебя… мой брат ненавидит женщин, однако покорен матери, - вдруг усмехнулся Штефан. – Это часто встречается среди нас.

Василика серьезно кивнула.

– И то, что ты выше его по положению, – он только ага.

– Я всегда был способнее моего брата… а может, удачливее, - сказал Штефан, не глядя на нее. – Может быть, Адриан думает, что я еду к своей славе на его спине.

“А ведь так и есть, - вдруг подумала Василика. – Адриан выгораживал тебя перед султаном, Адриан взял на себя заботы о твоем доме… а ты, хотя и моложе его, поднялся выше его и в ордене, и перед лицом Мехмеда!”

Но, конечно, она промолчала. Штефан поцеловал ее, а потом обнял.

– Как же мне жаль, что я не могу жениться на тебе, - прошептал он. – Здесь я и подавно не могу жениться на тебе как христианин, как ты того заслуживаешь… а по нашему обычаю…

– По вашему обычаю я тебе и так все равно что жена, - усмехнулась Василика.

Она знала, как легко мусульманину взять себе жену – и разойтись с нею, порою без всякой причины.

– Ты мне жена, и это никогда не изменится – таково мое слово, - сурово откликнулся Штефан.

Он крепко прижал ее к себе.

– Может быть, после… когда кончится это безумие… мы с тобой сочетаемся, и у нас будут дети. У Адриана уже трое сыновей, - шептал турок, укачивая ее, словно своих нерожденных детей. – Как бы я хотел иметь сына от тебя.

Он с мольбой посмотрел ей в глаза - и Василика почувствовала, что вот-вот потеряет голову.

Она с силой оттолкнула его.

– Иди! Иди, пока мы ничего не натворили!..

Штефан несколько мгновений смотрел на свою подругу, тяжело дыша, – а потом, подхватив свою одежду, стремительно вышел; он уронил что-то по дороге и грохнул дверью. А Василика зарыдала, бросившись ничком на постель. Она колотила по ней кулаками и бранилась.

Но через несколько мгновений валашка успокоилась и подняла голову, мрачно уставившись вслед Штефану. Она не будет выть так долго и непристойно, как эти турецкие рабыни, которые ничего о себе не понимают.

Через два дня разведчики вернулись и доложили, что чума свирепствует на западе, но сам султан не покидал Эдирне.

В тот же день отряд, не мешкая, тронулся дальше на север.

========== Глава 92 ==========

До конца пути Штефан безмолвствовал – но его красивое лицо дышало мыслью, решимостью: какими идеями, благотворными или разрушительными, он наслаждался в тайниках своей души? Но не может быть такой благотворной идеи, которая не разрушала бы что-нибудь из уже воплощенного.

Когда Василике предстали - новой, самой страшной угрозой ее свободе - белые своды дворца, Штефан наконец вспомнил о своей невольнице. Хотя Василика знала, что о чем бы ее господин ни думал, она одна из самых могущественных идей, которые цветут в его душе – совокупной душе столь многих даровитых предков…

– Тебе сейчас придется пойти на женскую половину, - сказал паша мягко, точно предвидя, что ее потребуется уговаривать. Но зачем? Разве она дитя и ничего не понимает?

Но когда Василика представила себе десятки таких женщин, как принцесса Фериде, - безжалостных, сладострастных и могущественных счастливиц, решающих судьбы тысяч безвестных рабынь, - у нее задрожали губы и веки. Штефан обхватил ее руками, позволив уткнуться себе в грудь, прежде, чем это увидели все вокруг.