Орлиное гнездо

Штефан подошел к нему и крепко схватил за плечи.

– Нет, - прошептал он. – Тебя смерть не коснется: ты страшный и великий человек. Аллах хранит таких людей, как ты, от всех смертей!

Корнел кивнул и ушел. Он до самого конца плавания не показывался на глаза товарищам – только Штефан, разведав, где укрылся витязь, навещал его и носил ему хлеб и воду.

Больше на судне никто не заболел.

– А теперь нам нужно ехать к Андраши? – спросила Василика, взбираясь на свою драгоценную кобылку.

Она бесшабашно улыбнулась в лицо испуганной Анастасии. Та уже за своим морем успела переслышать, кто такой белый рыцарь.

– Да, - ответил Штефан, не глядя на подругу. – Едем к Андраши. И едем к моему дорогому брату.

Корнел, услышавший этот разговор, засмеялся. Он исхудал за время своего затворничества – и только резче обозначились мышцы и жилы этого тела, созданного для борения.

– Ах, как весело стало жить, братие! – сказал он. – Ни отцы наши, ни деды никогда не знавали такого веселья!

Василика посмотрела в его черные непроглядные глаза под темными нерасходящимися бровями – и вдруг засмеялась тоже: громко, искренне.

========== Глава 91 ==========

Василика вскоре занавесилась покрывалом, хотя три другие женщины из дома ее покровителя – домашние служанки-гречанки – ехали с открытыми лицами. Ее покров словно бы обозначал ее особое положение.

Она видела, что Корнел омрачился при виде такой перемены, - хотя знала, сколько горестей у этого человека. Впрочем, теперь было не до терзаний – никому; и Корнел едва ли не более них всех готов был оборонять себя и товарищей в любую минуту.

Штефан, казалось, немного отвлекся от сиюминутной опасности, имея такую защиту: он просчитывал будущие и большие опасности. Василика почему-то не ждала, что он заговорит с ней сейчас, - хотя в Стамбуле они много советовались.

Однако в дороге господин тронул ее за руку и обратился к ней, совершенно как тогда, когда их спутниками были одни турки.

– Василика, мы сейчас поедем к султану.

Василика чуть не стала посреди дороги от неожиданности; Годже фыркнула, прядая ушами, чувствуя волнение хозяйки.

– Как так? – спросила валашка. – Разве Мехмед не…

– Нет, - сосредоточенно ответил Штефан. – В том, что случилось с Стамбулом, рука Аллаха, а не кого-нибудь из нас… и домой нам вернуться нельзя. Нам нужна заступа.

– Против ордена? – тихо спросила Василика.

– Против ордена, - подтвердил ее господин. – И против моего брата. Орден сейчас может сделаться… нет, уже сделался страшнее султана, - прошептал Штефан. – Орден - союз высоких людей, лишенных страха Божия… я знаю, что это такое.

“Ты сам таков, - подумала Василика. – Ты помолился дьяволу, и он сделал тебя свободным – а следом и я уподобилась тебе. Такова воля Господа. Но другая Его воля – не дать таким, как вы, братья-драконы, овладеть христианским миром: потому что от вас придет смерть всем простым людям, которым еще не пришло время освободиться”.

Штефан внимательно смотрел на нее – и, казалось, слышал, что она думает, не хуже княгини Иоаны.

– Ты замечательно умна, - сказал турок. – Счастлив мужчина, имеющий в своей жене такого друга, - потому что другой мужчина всегда ему соперник…

Василика отчего-то ощутила укол вины.

Она замолчала и не проронила больше ни слова, пока они не добрались до постоялого двора. Василика чувствовала, что Штефан временами подолгу смотрит на нее – просто жжет взглядом; иногда она взглядывала на него в ответ, но и только.

Там, где они ночевали, им нельзя было оставаться вместе в комнате – и Василика отчего-то испытала облегчение от такого сознания.

Женщине очень трудно было, почти невозможно освободиться при жизни. А уж ей, пленной христианке и валашке, – больше, чем невозможно, как бы ни любил ее Штефан. Ее в этой чужой стране, стране лжи, мужского сладострастия и женского рабства не просто никогда не признают – не увидят то, что она есть.

Утром Василика проснулась совсем рано, до света – и вышла во двор. Конечно, она закрыла лицо; но единственный бывший там человек, которому тоже не спалось в такой ранний час, ее узнал. Корнел поднял голову и кивнул ей.

Василике понравилось, что он не улыбнулся.

– Как ты попала к нему? – спросил валах, не поздоровавшись.

Василика улыбнулась под своим покрывалом.

– Штефан благороднейший из всех турок, которых я видела, - горячо сказала она. Ей вдруг захотелось излить душу этому витязю, своему сородичу, поскорее – чтобы он все о ней понял. – Мой господин спас меня из княжеских палат в Тырговиште, где я служила княгине… когда…

– Когда другие турки захватили наш стольный город, - усмехнулся Корнел.

Василика разгневалась.

– Ты его совсем не знаешь!

Корнел сейчас вел себя как обыкновенный мужчина, он ревновал – вдруг Василика почувствовала, точно лишилась единственного чудесно обретенного друга. Однако такой мужчина никогда не поступит в любви неблагородно.

Корнел не смотрел на нее – однако Василика знала, что он с полным вниманием ждет ее слов.

– Я его люблю и всегда любить буду, - сказала невольница. Подумала: сейчас витязь взъярится и прикажет ей уйти. Как ужасно непристойно она себя ведет!

– Я просто хотела сказать тебе…

Корнел наконец взглянул на нее - и вдруг ясно улыбнулся, сразу помолодев и похорошев.

– Я понимаю, что ты хотела сказать.

Он взял ее за руку, глядя ей в глаза. Не поцеловал эту руку – а только сжал, так крепко, что Василика прослезилась. Потом Корнел поклонился, серьезно и почтительно, - и пошел со двора.

Василика несколько мгновений слушала, как хрустят его сапоги, - а потом подалась вперед и окликнула:

– Постой!

Корнел тут же замер – а потом быстро вернулся к ней. Подошел и остановился, когда между ними оставалось шага два, и посмотрел в глаза.

Василика задыхалась под своим покрывалом.

– Корнел, - произнесла она: у нее сдавливало горло. – Я порою так хотела бы вернуться назад…

Корнел улыбнулся.

– Вернуть невинность, - тихо сказал он, не отрывая от нее взгляда. – Опять не ведать, что ты творишь. А уже нельзя… Так, жено?

– Так, - сказала Василика.

Корнел шагнул ближе и взял ее за руку.

– А ведь ты не хочешь, жено, - сказал он через несколько мгновений. – Не хочешь вернуться.

Василика сжала губы и мотнула головой.