Орлиное гнездо

– Теперь еще книг в мире ничтожно мало, - говорил ему князь, - даже у самых великих людей! Потому, что они слишком трудоемки в изготовлении и распространении. Кто может сказать, сколько великих сочинений погибло потому, что существовало в единственном экземпляре?

Господарь усмехнулся.

– Ты слышал, господин Раду, что в Европе изобрели способ печатания книг? Движущиеся литеры, которые смачивают краской и оттискивают на бумаге. Скоро такой печатный стан появится и у нас в Валахии – и тогда можно будет быстро распространять и сохранять для потомства какие угодно сочинения… Мне рассказал об этой остроумной выдумке один саксонец.

Раду похолодел, осознав, что князь намекает на семиградских памфлетистов, которым он сам предлагал для распространения клеветнические сочинения о Дракуле. А Дракула глядел на него в упор и скалился в понимающей улыбке.

– В самом деле остроумно, государь, - согласился боярин, собравшись с духом.

Князь рассмеялся.

– А теперь не желаешь ли сразиться со мною в шахматы? Ведь ты, конечно, играешь в шахматы?

Раду подтвердил. А князь ободряюще прибавил:

– Сейчас, правда, постные дни - но это не великий пост, и я могу позволить себе развлечь гостя!

Раду низко поклонился.

– Почту за великую честь, государь.

К концу этого дня князь Влад дважды его обыграл.

Боярыня с дочерью тоже не скучали – им показали многие сокровища, собранные во дворце, добытые у разных народов; княгиня Елизавета, уверившаяся в их покорности, еще несколько раз уделяла им время и оказалась любезной проводницей и интересной собеседницей. В самом ли деле Елизавета была плохо осведомлена о том, что делалось в далеких областях Валахии и Трансильвании, осталось неизвестным; но немало могла поведать об обычаях других стран. О жизни турок княгиня рассказывала так, что даже Марина, давшая себе обет ненавидеть все в городе Колосажателя, слушала открыв рот. А под конец у нее вырвалось:

– Княгиня рассказывает так, точно она туркам не враг, а друг!

Марина до боли закусила губу, осознав, что говорит, – а мать чуть не умерла, услышав такие слова; но Елизавета только рассмеялась и сказала, коснувшись руки Марины:

– Врагов следует знать еще лучше, чем друзей!

Марина посмотрела в ее добрые карие глаза и подумала, какими страшными противниками могут быть слабые женщины.

Перед Рождеством Катарину и Марину пригласили в княжеские бани – не хуже турецких; хотя женщинам сравнивать было не с чем, они еще ни разу не посещали бань. И остались в каком-то греховно-блаженном упоении, ощутив себя расцветшими и посвежевшими, более женщинами, чем когда-либо. Марина думала с удивлением, что пути Господни поистине неисповедимы: раньше для нее это были пустые слова, а теперь она, считавшая себя созревшей во всех отношениях, сознавала, сколь много вещей на свете еще может ее изумлять.

Но ни Господь, ни святые его, ни государевы чудеса не заставят ее отказаться от себя – от своего имени и чести! Князь не отказался, не продался неверным: не откажется и Марина, уступив себя и свою сестру князю.

А после Рождества к Кришанам допустили того, кого они меньше всего желали видеть: княжьего отрока, которому принадлежала их дочь. И будет принадлежать, пока смерть не разлучит их!

Корнел ворвался к Раду, точно брал укрепление приступом: он едва поклонился тестю и тут же воскликнул:

– Иоана больна? Почему мне не сказали? Почему я не видел вас в Тырговиште, вы скрывались?

Раду тяжело встал и неспешно ответил:

– Будь ты моим сыном, я бы поколотил тебя за такую дерзость. А поскольку ты назвался моим сыном, я вправе это сделать, - он спокойно смотрел на юношу, а тот сжимал кулаки, казалось, готовый расплакаться от ярости и боли.

– Что с моей женой? – вырвалось у Корнела.

– Она была больна – ты верно угадал, - ответил боярин. – И я не мог привезти ее сюда – ты сам знаешь, почему. Дочь рассказывала мне, о чем писала тебе.

Корнел движением гордой головы отбросил за спину кудри. Он был так прекрасен и дик в эту минуту, что затмил бы своим темным пламенем даже князя.

– Смерти не минует никто! – воскликнул он. – И ты очень дурно делаешь, господин, что прячешь от меня Иоану: ты ответишь за это перед Богом и совестью! Ты стар, - тут Корнел подступил к боярину. – Ты должен подумать о душе!..

Раду поднял голову и покачал ею, с легкой усмешкой.

А потом неожиданно отвесил юноше удар такой тяжести, что тот свалил его на пол. Корнел не успел ни прикрыться, ни отпрянуть.

– Вот так, сын мой, - проговорил боярин, тяжело дыша, глядя на княжьего отрока сверху вниз. – Вот так я уязвляю неразумных детей, которые смеют меня учить!

Корнел, горя от стыда, медленно поднял голову.

Раду, глядя ему в глаза, спокойно кивнул.

– Да, так! Может быть, я возьму тебя с собой в замок, - если ты поймешь, как следует себя вести, и сможешь выхлопотать для себя разрешение у князя! Ты все равно не увидишь Иоаны раньше, чем мы!

Раду понимал, что очень рискует сейчас, говоря о княжеском разрешении, - но он рисковал всегда. И знал: крутых мер к нему сейчас Дракула не применит. Он уже отыграл немало – теперь должен частично уступить.

Раду склонился над юношей и подал ему свою старую мощную руку; легко поднял на ноги. Он улыбался.

– Я благодарен тебе за спасение Марины и Василе Поэнару, - проговорил боярин.

Корнел несколько мгновений неподвижно глядел на тестя – потом поклонился и с видом оскорбленной гордости повернулся и ушел: только дрогнули красивые губы и взметнулся ворох темных кудрей. Ах, любимчик дракона! Балованный щенок, которому отказали в косточке!

“Чтоб вам всем провалиться, дьяволы”, - думал Раду, когда дверь за Корнелом закрылась.

Боярин с невольным замиранием сердца ждал этого разрешения – как и разрешения на собственный отъезд; и наконец получил и то, и другое. Кришанов уведомили, что их отпускают; с ними – чтобы погостить с неделю, не более, - может отправиться Корнел.

Конечно, Петру Кришан останется здесь. И, конечно, Иоана Испиреску приедет сюда с мужем, когда кончится его отпуск.

“Ты не получишь моей Иоаны, - спокойно и жестоко думал Раду. – Ты не стоишь ее – она заслуживает гораздо большего; и я не позволю тебе и твоему князю пожрать то, что осталось от нашей земли”.

Пусть даже этому преданному молодому псу не хватает ума понять, каков его князь и к чему он в конце концов приведет Валахию, дай ему только волю. Отсутствие ума еще никогда никого не оправдывало и не спасало от истребления.

* Схоластический вопрос (сколько ангелов может одновременно танцевать на кончике иглы), приписываемый Фоме Аквинскому.

========== Глава 21 ==========

– Сколько тебе лет? – спросила Марина, ехавшая бок о бок с Корнелом.