Ошибка в объекте

– Я не успел ничего съесть, - пожал плечами Лещенко и мрачно добавил: Что, сожалеете? По-вашему, надо было и мне?..

– Не нужно придумывать то, чего нет, - буркнул Агеев: кажется, поначалу он выбрал не тот тон.
– Давайте лучше, Лев Митрофанович, вспомним, как вы сели за стол, что делали... Постарайтесь не пропустить ни одной подробности.

– Попробую.
– Лещенко вытер лоб.
– Но, собственно, мы ещё и не успели посидеть. Только расположились, стали разливать горилку...

– Об этом, пожалуйста, и расска-жите, - попросил Агеев.

– Вахтанг Багратионович открыл шампанское. Я откупорил горилку с перцем... Разлили...

– Постойте, - перебил следователь.
– Горилку разливали вы?

– Я.

– Кому?

– Мужчинам.

– А себе?

– Не хотелось. Попросил Вахтанга Багратионовича плеснуть мне шампанского.

– Что, горилку не уважаете?

– Да нет, просто не хотелось заводиться...

– И кто что пил?

– Не знаю. Меня вызвали к врачу.

– Горилку привезли вы?

– Ну, я.

– Привезли, а сами пить не захотели... Не кажется ли вам это странным? строго спросил следователь у Лещенко.

– Ничего нет странного, - начиная злиться, ответил Лещенко.

– Так для чего же вы её брали?

– Думал, в поезде выпью.

– И не выпи ли...

– В поезде меня угощали.

– Кто?

– Этот администратор, Карасик.

Ответы выглядели пока вполне логично. И следователь понимал это. Мне почему-то казалось, что Виктор Сергеевич начал не с того конца. Но вмешиваться я пока не хотел.

– Вот вы химик, Лев Митрофанович, - сказал Агеев.
– Имеете дело с ядовитыми веществами?

– С ядовитыми? Это как считать. Скорее уж с вредными. Но у нас техника безопасности. И молоко дают за вредность... Простите, товарищ следователь, я не могу понять, к чему вы об этом спрашиваете?

– А к тому, что в бутылке горилки с перцем, которую вы выставили для гостей, был яд, - спокойно сказал Агеев.

– Яд?! Откуда? Как он мог туда попасть?
– Лещенко переводил недоуменный взгляд с Агеева на меня.
– Я же сам открывал бутылки... Заводская пробка... Сургуч... Не может быть!

– Вот, ознакомьтесь, - подал ему бумагу следователь.

Лещенко прочитал заключение экспертизы и медленно, словно боясь, что листок рассыплется в прах, положил на стол. Некоторое время он сидел в оцепенении и вдруг тихо спросил:

– Выходит, и Оля выпила горилку?

– Выходит, - кивнул Агеев.

– Значит, Вахтанг Багратионович и капитан умерли от нее?
– ещё тише спросил Лещенко.

– После вскрытия провели анализы содержимого желудков... Вот, - протянул следователь ещё одно заключение экспертизы.

– Нет, не надо! Не надо!
– отшатнулся в испуге Лещенко.
– Не хочу читать!
– Он неожиданно вскочил со стула и зло бросил Агееву: - Хотите приписать это мне?

– Сядьте, пожалуйста, - мягко, но настойчиво попросил Виктор Сергеевич. Вот так. Успокойтесь. И давайте разберемся...

– Неужели вы думаете, что я мог бы... И у меня не дрогнула бы рука?!
– с отчаянием произнес Лещенко.

– Я ничего ещё не думал, - сказал Агеев.
– Скажите, как, по-вашему, попал в горилку цианистый калий?

– Клянусь чем угодно, не знаю! Дочкой клянусь! Майечкой!
– словно в молитве, сложил он обе руки на груди.

Авантюрин со стуком упал на пол и покатился в угол. Лещенко бросился догонять его. Подобрал, зажал в кулаке и вернулся на свое место.

– Где вы взяли горилку с перцем?

– спросил Агеев.

– Купил в магазине.

– В каком?

– Рядом с моим домом.

– Когда?

– Накануне отъезда. В ту пятницу.

– И где она находилась?

– В холодильнике, где же еще! Но почему... Какое это имеет значение? Умер Вахтанг Багратионович! Он мне фотографию жены и детей показывал! А капитан? Он за что?
– Лещенко сжал кулаки так, что побелели костяшки пальцев.
– Нет! Это не я! Что хотите делайте, не я... Не я... Не я это...
– бормотал он все тише и тише.

Наверное, у него началась истерика.

Агеев вышел и вернулся с главврачом. Та предложила прервать допрос.

Лещенко дали лекарство. Посоветовавшись, мы решили его больше сегодня не беспокоить.

Я поехал домой, а Виктор Сергеевич остался, чтобы произвести обыск в тринадцатой палате.

Горе и скорбь матери... Я буквально ощущал их физически, слушая пожилую женщину.

Иванова прилетела в Южноморск, как только узнала о гибели единственного сына. И вот пришла в прокуратуру, чтобы выяснить, как все случилось.

У неё были сухие воспаленные глаза, спекшиеся губы. Наверное, напла-калась дома и в самолете.

– Что же не уберегли моего Колю?
– с упреком обратилась ко мне Иванова. И от этого упрека я чувствовал себя так, словно был виноват сам.
– Не война ведь... А человека сгубили... Провожала его, радовалась: выздоровеет сын-то, в себя придет... А оно вон как обернулось! Да лучше бы он дома сидел...

Я понимал, что ей сейчас хочется говорить о Николае. Рассказывая о нем, мать как бы отодвигала, гнала прочь страшную мысль, с которой она не может смириться, - сына нет, нет сына...

Какие слова утешения мог я найти? Да если бы и попытался, вряд ли они помогли бы. Оставалось только слушать.

Иванова поведала о влюбленности сына в свою профессию речника. Как он сокрушался, что подрастающие мальчишки увлекаются теперь другим - авиацией, космосом, кибернетикой, а романтика плавания уходит в прошлое. В речных училищах, курсанты которых щеголяют в клешах, тельняшках и форменках с бело-синими воротниками - мечта пацанов послевоенного времени, - недобор.

Вот он и решил организовать у себя в городе что-то вроде пионерского пароходства, чтобы приобщать ребят к речному делу с детского возраста. По мнению капитана, мальчишки должны ч; "заболеть" рекой как можно раньше. Нашлись друзья-энтузиасты, которые взялись помогать Иванову. При одной из школ Омска был организован клуб "Буревестник". Будущим речникам выделили списанный теплоход, он и стал базой для обучения.

Конечно, одного энтузиазма оказалось мало. Кто-то посчитал клуб обузой, нестоящей затеей. Но появились у Николая и сторонники. А главное, капитан Иванов сумел увлечь детские сердца. В первый же год в клуб изъявили желание вступить около семисот школьников. И не только из города, но и из близлежащих поселков.

Идеей Николая заинтересовались в облоно, в местном пароходстве и даже в обкоме комсомола. Весной капитан Иванов добился того, что им для занятий выделили помещение, мебель, инвентарь. Пионерское пароходство вставало на прочный фундамент. И вот - трагический случай - один из его основателей погиб.