Ошибка

Непроглоченное вино комом встало в горле. Я похолодела и бросила умоляющий взгляд на Игоря. «Похищаться» мне совершенно не хотелось. Оставаться наедине с Бояринцевым-старшим – тем более.

Бояринцев-младший, кажется, понял меня правильно.

– Свадьба уже давно закончилась, – усмехнулся он и покачал головой. – Это невест похищать можно, а вот жен уже не положено.

Бояринцев расхохотался, давая понять, что оценил шутку.

– Думаю, мне, как ближайшему родственнику, все-таки можно сделать исключение.

К великому недовольству Инессы, которая уже за малым не лежала на его плече, он поднялся со своего диванчика, терпеливо дождался, пока я неохотно выберусь из-за стола, подхватил меня под локоть и аккуратно, но ощутимо придерживая, потащил в сторону.

Кожу, где касались его пальцы, жгло, коленки трусливо подкашивались, в голове панически метались мысли. Что я такого сделала? Что он задумал? Что ему от меня нужно? И куда, собственно…

– Куда мы? – только и смогла пискнуть я.

– Тут недалеко.

И правда. Мы прошли буквально несколько шагов и оказались в довольно уютном садике. Мощенная камнем дорожка вилась между ровно выстриженными высокими кустами, сразу окружившими нас со всех сторон, тусклые садовые фонари – под старину, куда же без нее! – рисовали желтые дрожащие круги света на неровных камнях мостовой, а ажурная кованая лавочка словно манила: присаживайтесь, не стесняйтесь. Я направилась было к ней, но Бояринцев меня остановил, подтолкнул вперед, в узкий зазор между кустами, и через секунду мы стояли практически в темноте, скрытые от посторонних глаз.

Интересно, когда это он успел так хорошо изучить местность? И главное – зачем притащил меня сюда?

Где-то шумел ресторан, играла музыка, веселились люди. Здесь же, в укромном закутке, царили тишина и сумрак. Пахло недавно скошенным газоном, этот аромат лез в нос, принося до боли знакомые горьковатые нотки туалетной воды, вина и теплого мужского тела, его тела.

Он слишком близко, его слишком много. Казалось, он заполнил собой все пространство, вытеснив воздух, отчего кружилась голова и тоненько звенело в ушах. Темнота окутывала, отрезала от внешнего мира, нашептывала, воскрешая непрошеные воспоминания о… Нет, стоп, нельзя. Он, кажется, хотел поговорить? Так какого черта молчит?

Меня уже трясло от волнения, а сердце стучало так, что еще немного – и он услышит…

– Не думаю, что тебе стоит пить, – строго сказал Бояринцев.

Смысл его слов дошел до меня не сразу.

– Что? – Я не могла поверить ушам.

Это что же, он притащил меня сюда, чтобы прочитать нотацию?

– Вы не перепутали меня со своим сыном? – холодно спросила я.

Он шагнул ко мне, придвинувшись почти вплотную. От его крепкого хищного тела исходил жар, и я чувствовала его всей кожей, несмотря на два слоя ткани и тонкую прослойку воздуха, которая пока еще оставалась между нами. По телу прокатилась волна дрожи, дыхание перехватило, что-то екнуло и сладко сжалось внутри. Горячая широкая ладонь легла на мою талию, опалив кожу сквозь тонкий шелк, и я, кажется, совсем потеряла дар речи. Да что там речи, в голове не осталось ни одной связной и внятной мысли…

Бояринцев наклонился. Его дыхание обожгло щеку, и он сказал тихо, но отчетливо:

– Я знаю, что тем вечером… это была ты.

Глава 14

Сердце дернулось и оборвалось, в затылке прогремел термоядерный взрыв, разметав все мысли и… И наступила тишина. Исчезло все: запахи, звуки, чувства, эмоции, время… Осталась лишь болезненная пустота внутри, странное отупение и слова «это… была… ты». Не знаю, как устояла на ногах, беспомощно разевая рот, как пойманная рыба, в попытке вдохнуть хоть немного воздуха. Его и раньше было мало, потому что Бояринцев заполнил собой весь тот закуток, где мы стояли. Теперь он вовсе закончился. В голове помутилось, перед глазами плавали темные круги. Горячие ладони крепче сомкнулись вокруг талии, кажется, он меня встряхнул, а может, почудилось…

Я сжала руки в кулаки, и боль от впившихся в кожу ногтей прорвала оцепенение. В пустоту стали просачиваться мысли и чувства, сначала вяло, по капле, потом хлынули потоком, сметая блаженное отупение. Я попятилась, высвобождаясь из объятий, и наконец смогла судорожно вдохнуть. Воздух ворвался внутрь, больно царапая легкие, в голове прояснилось, и вся неприглядная правда обрушилась бетонной плитой, пригибая к земле.

Значит, он знает. Знал с самого начала и все это время наблюдал за мной, как кот за наивной мышью. «Детки, деточки», «Воркуете, голубки», «Заехал на обед»… Говорил со мной как ни в чем не бывало, а сам… знал. А я… А я?! Накатила душная волна стыда. Как, наверное, его забавляли мои попытки вести себя словно ничего не случилось, моя наивная – да нет, не наивная, а глупая, глупая, глупая! – уверенность, что все прошло шито-крыто, никто никогда не узнает, что я спала с ним, да что там спала… Наслаждалась каждой секундой, каждым мгновением… И потом, встречаясь случайно, обмирала и плавилась, растекалась мороженым на солнцепеке… Господи, да даже сейчас, несмотря на дикий, невыносимый стыд, я схожу с ума оттого, что он рядом. Не могу спокойно смотреть на крепкое, мощное тело, на сильные руки, которые бывают такими грубыми, горячими, требовательными. Стоит только вдохнуть его запах, запах чистого мужского теплого тела, как воспоминания сносят с ног, заставляя умирать от желания повторить все это еще раз… Стоп! Не здесь, не сейчас.

Мне понадобилось не меньше минуты, чтобы собраться с мыслями, а потом на смену стыду и самобичеванию пришла злость. Какого черта! В конце концов, в той темной комнате я была не одна, и он не меньше, чем я, ответственен за произошедшее. И платья… Он еще и платья посмел купить, да еще какие! Теперь уж точно не остается сомнений – он выбирал их для себя, я не ошиблась.

Я откашлялась, убедившись, что голос не будет дрожать, и совершенно спокойно, настолько спокойно, насколько это возможно, сказала:

– Хорошо, что мы все выяснили. Очевидно, что это ошибка. Вы приняли меня за другую, я была несколько не в себе… Думаю, для всех будет лучше, если мы оставим эту историю в прошлом и больше не станем к ней возвращаться.

В глазах Бояринцева промелькнула растерянность, он явно ожидал от меня чего-то другого. Чего? Слез, рыданий, извинений? Думал, я сгорю от стыда? Вот прямо здесь вспыхну факелом и создам пожароопасную ситуацию? Так вот, перебьется! Он хотел еще что-то сказать, но я его опередила:

– Ах да, и конечно, деньги. Я совершенно не представляла, что с ними делать. Если бы вы сразу сказали, что уже в курсе, я бы вернула их раньше. Они лежат у меня в комоде, отдам, когда вернемся.

Это была правда. Я понятия не имела, что делать с купюрами, а потому решила не делать ничего. Отложить, спрятать даже от самой себя… И все же время от времени я их находила, перебирала и перекладывала. Они обжигали пальцы и заставляли что-то в глубине души переворачиваться болезненно и сладко, словно сами эти купюры были частью чего-то запретного.

Ну что же, пришло время вернуть сувенир владельцу.

– При чем тут деньги? – Бояринцев мотнул головой, словно пытаясь стряхнуть все, что я говорила. – Я просто хотел сказать, что с алкоголем тебе стоит быть поосторожнее.

Я захлебнулась воздухом. Самым большим желанием было врезать ему по физиономии. Он что же, считает, что я всегда так себя веду? Напиваюсь и прыгаю в постель к первому встречному? Совестливый внутренний голос робко пытался пикнуть что-то вроде: а что он еще должен считать? Я ведь именно так и сделала, а он видел то, что видел. Но я задушила эти мысли на корню.