Ошибка
Шрифт:
Глава 22
– Водичка…
В моей голове уже не оставалось места для мыслей. Вообще ни для чего не оставалось… Лишь ветер гулял по кругу. Мне было плохо, очень плохо. Я краем мутного сознания отметила, что сижу в ванне. На мне нет одежды. Рядом льется вода. Прохладная…
– Придушу гаденыша…
Этот голос я узнала. Мне от него почему-то больно. А еще хорошо и спокойно. И хочется плакать.
– Не нужно никого душить. Это я сама…
Я не уверена, что сказала это вслух. Впрочем, какая разница. Меня подняли большие сильные руки, оборачивая чем-то теплым и пушистым. Потом прижали к крепкой и горячей
Нет, не хочу! Не сейчас. Сейчас мне будет совершенно невыносимо одной. Я потянулась вверх, к нему.
– Не уходите.
Пауза. И снова этот голос – как приговор:
– Я не люблю пьяных женщин.
Я засмеялась. Уж не знаю, что показалось мне забавным.
– Но я же не всегда буду пьяной, верно? К утру протрезвею. Тогда вы будете меня любить?
Тогда этот вопрос показался мне вполне логичным.
– Буду, куда я денусь, – ответил он после короткой паузы.
Этого оказалось достаточно – я совершенно успокоилась и провалилась в сон.
* * *
Боже… Я даже не подозревала, что может быть так плохо. Голова раскалывалась, словно в ней поселилась стая ежей с отбойными молотками и вовсю долбила в виски, прорываясь наружу. Во рту было гадко и сухо, а тело ломило так, будто меня переехал бульдозер. Да еще и желудок… О господи, такое чувство, что там включили режим отжима. Совсем неделикатного!
Я приоткрыла глаза – яркий пронзительный свет резанул по ним, ввинчиваясь прямо в мозг. Зажмурилась я моментально. И крепко. Вот уж нет, больше не открою!
– Ну что, алкоголики и тунеядцы? Плохо? – В низком тяжелом голосе явно слышалась насмешка.
Не могу поверить, что вчера он мне нравился. Сейчас каждое слово впивалось в голову, словно длинная острая игла.
– Да, – еле выговорила я, и эти звуки болью отозвались сразу во всем теле.
– Ладно, будем тебя спасать.
Я хотела сказать: спасайте, убивайте, делайте что хотите, только не заставляйте открывать глаза. Но потом поняла, что для этого придется совершать слишком много очень трудных действий. Поэтому я просто кивнула и тут же пожалела об этом, потому что движение тоже оказалось болезненным.
Рядом что-то зашипело. Бояринцев приподнял меня и заставил выпить сладкую гадость с медицинским привкусом. Будь я в чуть менее плачевном состоянии, наверняка бы отказалась, но сейчас проще сделать, что велено, чтобы меня наконец перестали кантовать.
Видимо, это лекарство. Кто знает, может, от него мне и правда станет лучше.
– А вы что, всю ночь тут со мной были? – удалось промычать почти без потерь, видимо лекарство начало действовать.
– А где же мне еще быть? – удивленно спросил он. – Это моя комната.
У меня накопилось много вопросов. Например, что случилось с моей комнатой и почему нельзя было расположить мою несчастную тушку там? Что по этому поводу думает Игорь и не показалось ли ему странным, что Бояринцев забрал меня к себе? Да и вообще, что тут происходило всю ночь, пока он был рядом, а я – в отключке?
Наверное, я их все-таки задам когда-нибудь потом, а сейчас я лишь перевернулась, нащупала плечо и удобно устроила там голову. Вот. Теперь можно спокойно умирать.
* * *
Медленно выплыв из крепкого сна, я лениво открыла глаза и ошеломленно моргнула. Потом еще раз… То, что я увидела,
совершенно не укладывалось в голове. В махровом халате, натянутом на голое тело, я лежала, практически полностью взгромоздившись на Бояринцева. Во всяком случае, моя нога вольготно перекинулась через его ноги, одной рукой я чувствовала теплый и твердый живот, а на второй спал, собственно, Бояринцев. Мало того, что спал, он еще и отлежал мою руку, и она немного ныла. Прямо перед глазами оказалась его шея с упруго пульсирующей жилкой. Я приподняла голову и уставилась на его лицо. Бояринцев во сне совсем не походил на себя обычного. Вся суровость и жесткость пропали, и оказалось, что у него короткие темные ресницы, почти черные, и высокий красивый лоб, который не портила даже пересекающая его складка от привычки постоянно хмурить брови. И еще оказалось, что вылезшая за ночь щетина ему безумно идет, а растрепанные, чуть взъерошенные густые волосы придают совершенно мальчишеский вид. А его упрямые жесткие губы… М-м-м… Они так близко, что если чуть-чуть потянуться, то…Бояринцев шевельнулся, и я испуганно замерла.
Господи, о чем я думаю, а? И что делаю?
Как, черт побери все на свете, я здесь оказалась?! И что вообще произошло?!
Так, надо отсюда выбираться, пока мозги совсем не отказали. Стараясь дышать как можно тише, а лучше вообще не дышать, я осторожно убрала ногу, потом руку с теплого живота…
Теперь бы еще слезть так, чтоб он не проснулся, а потом ведь и вторую руку как-то придется вытащить… Ох, все сложно.
Я осторожно скосила глаза, чтобы оценить обстановку, увидела приоткрытую дверь ванной комнаты, свою одежду, невразумительной кучкой лежащую на кресле, туфли – одна у входной двери, другая почему-то посреди комнаты – и…
В девственно пустой после сна голове, словно пузырьки шампанского со дна бокала, начали всплывать воспоминания. Одно за другим, кусочками пазлов выкладывая яркую картинку моих вчерашних подвигов. Вспомнилось, к счастью, далеко не все, но и того, что вспомнилось, с лихвой хватало, чтобы сгореть со стыда. Все остальное ехидно дорисовало мое богатое воображение. Представив, как Бояринцев раздевал меня пьяную, я едва не застонала в голос. В глубине души пискнула надежда: а может, не он? А кто же тогда? Уж точно не Игоря подключили к этому… хм-м… мероприятию.
Я осторожно сползла и тихонечко вытянула руку из-под Бояринцева. Но побег не удался. Меня тут же ухватили крепко и намертво.
– Куда? – сонно спросил Бояринцев, приоткрыв глаз.
– В душ, – честно сказала я.
– Э, нет, а как же утренняя нотация? Я планирую долго и нудно высказывать все, что о тебе думаю.
– Не хочу нотацию, давайте будем считать, что я уже все поняла и осознала и что больше так не буду.
– Точно? – Бояринцев приподнял бровь.
– Я что, похожа на сумасшедшую? Второй раз я такого не вынесу.
Я приподнялась на руках, собираясь выполнить свой план бегства, но по отлеженной Бояринцевым конечности забегали колючие ежики, она подогнулась, и я снова упала – разумеется, на него. Полы халата разошлись.
В эту секунду все изменилось. Я перестала быть девочкой, которую отчитывает строгий наставник, а он перестал быть тем самым строгим наставником. Всем телом я почувствовала его, большого и сильного, чужого, своего мужчину, ощутила, как он дышит, двигается, живет, как колотится его сердце, как бежит по венам кровь, как становится горячей его кожа…