Основы человечности. Работа над ошибками

— Такой же умный?

— Такой же весомый. Надо вас познакомить.

— Обязательно. — Людвиг облизнулся. Скорее всего, машинально, но из-за этого совершенно невинное слово приобрело немного кровожадный оттенок. — И что твоя энциклопедия про меня решила?

— Что надо подумать, но потом, а пока можно забить.

— Вот! Поверь умным словам весомого человека — забей. Как-нибудь выкрутимся.

— Тебя слишком многие видели: Диана, Инга, Стас. Соседка с полотенцем. Другая соседка, которая с ребёнком днём гуляла. Если Диана столкнётся с кем-то из родни, то они сразу почувствуют запах…

— Ой, ерунда, поверь, уж отбить запах она при необходимости сумеет: любой оборотень с детства знает, какой травкой натереться, чтобы мама не просекла, где ты ползал и с кем общался. — Людвиг легонько щёлкнул его по носу и всё-таки отправился на кухню, где немедленно начал шуршать пакетиками и греметь банками, смешивая очередное неведомое зелье. Тимур не отрываясь следил за его действиями — приготовление чая на глазок казалось более магическим процессом, чем вычерчивание сигилл с помощью циркуля и линейки. — Расскажи лучше, как у вас с Динкой вообще это всё получилось?

— В смысле?

— В коромысле. Я про то, как вы съехались. Судя по дневнику, явно не по любви великой. — Людвиг залил зелье кипятком и полез за чашками. — Ей сильно влетело из-за того, что я удрал, да?

— А ты как считаешь? — Тимур не собирался огрызаться, но вспомнил избитую, испуганную Диану — и не смог удержаться от резкости. — Ты вообще о ней не подумал, да?

— Не подумал. — повинился оборотень. — Я не хотел, чтобы моё исчезновение свалили на неё. Кто же знал, что она именно в этот момент решит в гости заглянуть? Но если она до сих пор на меня злится, то пусть скажет об этом сама. Это во-первых. А во-вторых, своим заклинанием подчинения она достаточно мне отомстила. Так что не ворчи, а рассказывай нормально, что там случилось?

— Да ничего особенного. То есть… ничего неожиданного, всё закономерно. Рыбников обнаружил, что ты сбежал, разозлился и выместил злобу на том, кто под руку подвернулся. Подвернулась Диана. А рука у него тяжёлая, сам знаешь.

— Да уж, догадываюсь, — Людвиг уныло потёр бок. Тимур припомнил, что именно в этом месте видел шрамы от волчьих когтей.

— Думаю, любому влетело бы в такой ситуации, но Диане же ещё и в камеру заходить запрещали, она тайком пробралась. Сначала меня провела, потом — сама. Так что попало ей не только за то, что ты сбежал, но и за то, что она нарушила отцовский запрет. В общем, отделал он её по полной программе, живого места не было. Я понимаю, что оборотни быстро восстанавливаются, но всё равно… — Тимура передёрнуло от воспоминаний. Самого наказания он, конечно, не видел, но помогал Диане обрабатывать синяки и ссадины. А она не плакала и ни разу не сказала, что ей больно. Только шипела сквозь зубы, ругалась на отца, костерила сбежавшего Людвига — но не плакала. — Ты же знаешь, она упрямая. Покидала вещи в сумку, заявила семье: «Я больше с вами в одном доме жить не буду» и ушла. Не очень далеко, до соседнего дома.

— Слушай, а Рыбниковы что, до сих пор где-то здесь живут? — Людвиг настороженно завертел головой, словно опасаясь, что сейчас вожак стаи выйдет прямо из холодильника. Опомнился-таки!

— Расслабься, они давным-давно съехали. Особняк отгрохали за городом. Не та дача с подвалом, где тебя держали, а нормальный дом, жилой, но тоже неподалёку. Обитают там теперь всем кланом, только Диана отдельно. Хотя её тоже звали, конечно. Потом, уже когда все помирились. А сначала она пришла ко мне. Не знаю, почему именно ко мне. Может, просто ближе всего было. Она потом говорила, что не собиралась у меня надолго оставаться, хотела только переждать немного, выдохнуть, а потом куда-нибудь к подружкам перебраться или квартиру снять. Но мама же сердобольная, она как увидела её — сразу захлопотала вокруг: «Ой, Дианочка! Да как же так можно с родным ребёнком поступать? Вот же нелюди! Никому я тебя не отдам, живи здесь, места хватит!» И она осталась у нас на пару дней, потом ещё на неделю, потом на месяц… По хозяйству помогала, училась. Меня немножко учила, тебя-то не было. Вот и вся история.

Тимур развёл руками. Ну а что ещё рассказать? Как объяснить, что они с Дианой буквально вцепились друг в друга, потому что им больше не за что было цепляться? Как они молчали часами, без слов понимая мысли и чувства друг друга? Как пытались искать пропавшего Людвига — нюхом, магией или просто на удачу прочёсывая улицы — но так и не нашли ни следа?

Да как о таком расскажешь?

Со своим парнем Диана рассталась, как только его выписали из больницы, потом долго ни с кем больше не встречалась. И даже с Тимуром у них первое время ничего не было, хотя его мама считала, что дети просто стесняются признаться.

Спустя несколько лет, переезжая на историческую родину, в Казахстан, она так и сказала (Диане сказала! Не Тимуру!): «Присматривай за ним. И на свадьбу позвать не забудь».

Но никакой свадьбы не получилось. Точнее, получилась, но не та.

— Держи! — перед Тимуром поставили чашку с горячим чаем. Пахло приятно, даже в голове слегка прояснилось. — Я малину добавил.

— Спасибо.

Людвиг со своей чашкой уселся напротив, но пить не спешил, просто уткнулся в неё носом, вдыхая ароматный пар. А потом сказал туда же, в чашку:

— Интересно, а этот вообще знает?

— Что? — не понял Тимур. Перескок темы с Дианы на Гаврилова получился слишком резким.

— Что у него есть ребёнок. В смысле… не какой-то абстрактный, а вполне конкретный ребёнок. Который, вообще-то, с его дочерью дружит. То есть… они обе — его дочери, только Ксюха теперь об этом знает, а Инга — ещё нет. Я надеюсь, что нет. Но, по правде говоря, у меня голова кругом от этой Санта-Барбары.

— У меня тоже. — Тимур отхлебнул чая и честно попытался подумать над вопросом. Получилось так себе, имеющейся информации не хватало. Но дочитывать дневник без Ксюши было бы нечестно, да и не факт, что там нашлось бы что-то полезное. — Но, если рассуждать логически, Гаврилов должен был как минимум увидеть ребёнка Нади. Если Ксюша права и он отказался от неё именно из-за того, что в ней нет магии, — он должен был сначала это выяснить, а значит, как следует изучить младенца.

— Не обязательно. Вроде бы на поздних сроках беременности уже понятно, что у ребёнка потенциал есть. А вот если его нет… Да, ты прав, должен был дождаться и выяснить точно.

— То есть он подержал Ксюшу в руках, сказал: «Ой, какая милашка», а потом вернул её матери и добавил: «Но она мне не подходит, можешь идти»? Так, получается? — Даже говорить это было странно. Так же странно, как бывает, когда откусываешь от бутерброда — и сначала не понимаешь, в чём подвох. Тебе не гадко, не противно, просто странно. А потом ощущения раскрываются в полной мере, и ты осознаёшь, что на хлебной корке уже выросла пушистая цивилизация пенициллина, и долго плюёшься, и полощешь рот в ванной, и не знаешь, как избавиться от этого привкуса, который теперь мерещится в любой еде.

Сейчас Тимуру было именно странно. Он крутил это ощущение в голове и никак не мог его осознать. Распробовать.

Оно было кисловато-горьким, вяжущим, тяжёлым.

От него тоже хотелось прополоскать рот. Или хотя бы глотнуть чаю.

— Он мог, — вздохнул Людвиг.

— Нормальные люди так не поступают.

— Открой глаза: люди постоянно так поступают! Да и с чего ты взял, что он — нормальный?

— Я удивляюсь, как ты-то с таким отцом нормальным вырос…

— Видимо, мамины гены оказались сильнее. Но всё же, возвращаясь к вопросу: как думаешь, он знает про Ксюху?

Тимур понимал, почему вопрос адресован именно ему. Сам-то Людвиг отца шестнадцать лет не видел, а Тимур с ним хоть изредка, но пересекался в школе. Правда, обычно всё их общение сводилось к короткому приветствию, а то и вовсе к лёгкому кивку.

Но мог ли Гаврилов опознать Ксюшу?

— Ну смотри… Фамилия у неё мамина, но довольно распространённая. Это Майер у нас в городе один-единственный, а вот Фроловых — целый воз. Даже если он знал фамилию Нади, то запросто мог не вспомнить о ней, случайно услышав фамилию Ксюши. Да и где бы он её услышал? Они с Ингой в разных классах и дружить начали совсем недавно.