Осторожно - пума!

день. Солнышко блестит в позолоте кремлевских шпилей.

Весело звеня, трамвай спускается по Моховой к Манежу.

В белом костюме я иду, размахивая полевой сумкой, к уни-

верситету. Меня догоняет мой друг — физкультурник Доль-

ка Перельман. Странные привычки у этих физкультурников:

им некуда девать избыток силы, и они стараются применять

ее всюду. Он изо всей силы хлопает меня по плечу вместо

приветствия и весело орет: «Здорово, Юрка! Юрка! Юрка, что

с тобой?»

— Как что?

Я открываю глаза. Ничего не вижу. Кромешная тьма,

но слышу, как ревет Огоджа, скрежеща валунами. Лежу

навзничь. Лицо сечет крупа. Меня толкают все трое, трут

лицо, руки, грудь.

Обнаружив, что пропускаю очередь греться топором и

не отзываюсь на зов, товарищи в полной темноте нащупали

меня и после значительных усилий вернули жизнь окоче-

невшему телу.

40

— Амба! — кричит Матюков.— Снимай с себя все! Раз-

девайтесь все догола.

Он хватает топор и с остервенением отрубает щепки от

сухой лиственницы. Щепки раскладывает на гальке под той

самой пихтой, облюбованной для ночлега, близ кучи бре-

вен и хвороста так и не зажженного костра.

Сначала показалось, что он помешался. Раздеваться до-

гола, когда сыплет крупа и ледяной ветер продувает всякую

одежду, кажется диким. Но в следующую минуту его мысль

становится понятной.

Процесс раздевания кажется бесконечным. Пальцы не

чувствовали одежды и тем более пуговиц. Наконец все разде-

ты, и опять пришлось удивиться — ничуть не стало холоднее.

Матюков сел на щепки спиной к стволу пихты и широко

расставил ноги. Я поместился между его ног и плотно при-

жимаюсь спиной к его груди. Также спиной к моей груди

прижался Вершинин, а к нему — Грязнов. Кое-как сдела-

ли из насыщенной водой одежды вроде крыши, кладя ее пря-

мо на головы, а с боков она висела в виде занавесок. Прошло

какое-то время, и мы начали ощущать свои тела. Тепло тела

товарища потихоньку согревало кожу и проникало глубже.

Однако полностью мы так и не согрелись. Никто из нас не

понял, что было в ту ночь: бред или полудрема. Время от

времени то тот, то другой поднимал висящий полог одежды,

стараясь заметить наступление рассвета в непроглядной

тьме.

Ручаюсь, что та в общем-то короткая августовская ночь

на берегу Огоджи была самой длинной в моей жизни. Она

была длиннее бесконечной ночи с одиннадцатого на двенад-

цатое января 1943 года, когда, лежа в снегу на берегу ско-

ванной льдом Невы, я ждал сигнала, чтобы поднять свою ро-

ту в атаку для прорыва блокады измученного Ленинграда.

Она была длиннее и той январской ночи в 1945 году, когда

меня выносили из боя, а затем везли шестьдесят километров

по фронтовому бездорожью с раздробленной ногой к поль-

скому городку Сендзишуву и я несколько раз терял созна-

ние от нестерпимой боли и потери крови. Она была длин-

нее потому, что тогда впервые ко мне подошла смерть и я

живо ощутил ее холод — первые впечатления всегда самые

сильные. До сих пор зрительная память сохранила тот га-

лечный полуостровок, равнодушные ели и буйствующую

реку...

Много лет спустя на Чукотке, так же в августе, замерзли

четыре исследователя — близко знакомые нам товарищи.

41

Их нашли в разных местах недалеко друг от друга окоче-

невшими, в мокрой одежде. Они не догадались освободиться

от этого холодильника, не согрели друг друга своими тела-

ми. Убийцей стала их мокрая одежда.

...Наконец из тьмы стали выступать поседевшие за ночь

ели и обозначились контуры сопки на противоположной сто-

роне реки. Наступал холодный рассвет.

Некоторое время мы сидели, не решаясь расстаться с на-

гретой нашим дыханием крышей. Наконец набравшись ре-

шимости, быстро выскочили и начали одеваться, с трудом

попадая руками и ногами в складки слипшейся и местами

обледеневшей одежды. От прикосновения к только что с

таким трудом оттаявшему телу мокрой и холодной одеж-

ды болезненно сжимались мышцы. Это была жестокая пыт-

ка холодом. Кое-как натянув наконец все, мы молчком

быстро стали карабкаться на крутую каменистую сопку и

скоро очутились в облаках. Дождь перестал, но все мутное

пространство вокруг было насыщено влагой и холодом.

Крутой склон резко переходил в ровную, почти горизон-

тальную поверхность вершины, покрытую таежной гарью.

Гари в тайге бывают верховые, когда горят только кро-

ны деревьев, а стволы остаются, как мрачные колонны без

крыши; низовые, когда горят кусты и валежник; сплош-

ные, при которых сгорает все, и на этих местах поселя-

ется трава-вейник, иван-чай, осоки. Здесь гарь была низо-

вая. Сгорели кусты, вместе с ними мох с тонкой торфяной

подстилкой, прикрывавшей каменистый грунт и сильно щеб-

нистую почву. Лишенные опоры и питательной базы, мно-

гие деревья засохли и попадали при первом же сильном

ветре. Навалившись друг на друга, они создали что-то вроде

баррикад, исключив всякую возможность движения по зем-

ле. Беспорядочно наваленные во всех направлениях стволы

ощетинились острыми сучками, грозя воспользоваться ма-

лейшей оплошностью пешехода и разорвать его одежду

вместе с кожей.

— Хождение по канатам под куполом цирка,— невесело

пошутил Матюков.

Ему особенно трудно преодолевать этот хаос из-за ною-