Остров, одетый в джерси

Углом, широким клином охватывала сетка-рабица правый берег пруда. В центре пруда находился остров, напоминающий панцирь плывущей по волнам морской черепахи. На острове стояли какие-то треноги похожие на опорные столбы электролинии. На самой верхотуре вместо проводов на треногах висел толстый крученый канат. Точно посреди панциря стояла какая-то хижина. Наверное, в такой когда-то жил Робинзон Крузо. Но если бы эта хижина, действительно, принадлежала ему, отважному герою незачем было бы сидеть три года на острове в ожидании корабля. От большой земли остров оделяло не более десяти метров воды.

— Но для кого же хижина? — удивился я. — Обитаем этот остров или нет?

Вдруг на острове раздались вопли и крики. В криках слышалась угроза, в воплях — мольба о пощаде. Видимо, там кто-то кого-то бил. Вдруг из хижины вылетел какой-то вопящий карлик и залез на треногу. Волосы у него на голове стояли дыбом. Затем появился карлик кричащий. Он залез на другую треногу и стал оттуда в чем-то упрекать вопящего. Удивительно, но и у этого волосы на голове стояли стеной — наверное, от сильного гнева. Было ясно, что вопящий карлик находится в истерическом состоянии. То ли его предали, то ли бросили. И судя по всему, предал и бросил именно тот, кто упрекал. Он же бросил, он же предал, а теперь упрекает. Какой цинизм! Какое холодное равнодушие! Вопящий в отчаянии вполне мог сделать над собой какую-нибудь глупость. Передо мной разыгрывалась настоящая человеческая драма.

Но пришло время сказать, что оба карлика были обезьянами со странным названием «хлопкоголовые тамарины». Конечно, от этого их беда не казалось менее значительной. Нет-нет! Хотелось помочь, успокоить вопящего, показать на ошибки кричащего. Внезапно крики и вопли стихли.

Вопящий тамарин побежал по канату навстречу кричащему. Кричащий бросился к вопящему. Они встретились точно в центре, обнялись, прослезились и пообещали никогда больше не предавать и не бросать друг друга.

Мы давно уже вышли из вольеры варей и глядели на остров с дорожки, стоя среди прочих посетителей.

— Разобрались что ли? — сказал какой-то джентльмен. — Слава Богу!

— Стресс! Какой сильный стресс! — то ли огорчалась, то ли восхищалась какая-то леди. — Им нужна помощь психолога!

Мы с Эуленетт обогнули пруд и снова оказались перед тамбуром. И опять за сеткой появилась чернейшая морда, но с глазами цвета яичного желтка.

— Сколько же здесь всяких морд? — удивился я.

— Четырнадцать. В этой клетке — четырнадцать. И с той стороны — четырнадцать. Двадцать восемь.

— Двадцать восемь морд и ни одного лица! Какой ужас!

Эти вари были одеты в пошлые лисьи шубы. Глупо и странно выглядела собачья черная морда в обрамленье лисьего воротника. Или ты — лемур, или ты — лиса. Надо выбрать что-то одно. Но лемуры с собачьими рожами выбирать не хотели, они хотели совсем другого.

— Лопайте, лопайте, — приговаривала Эуленетт, разбрасывая яблоки и бананы. — Трескайте.

Лемуры ели много, но ни трескаться, ни лопаться не собирались.

И в этой вольере вместе с варями жили катты. Они ничем не отличались от своих родичей, с правого берега. Но жизнь у них была несомненно труднее, потому что деревьев, на которых можно укрыться от варь, тут было куда меньше.

Значительную часть дня катты отсиживались в старом сарае, который стоял на берегу и был похож на человека, собирающегося нырнуть в воду.

Завершив кормление лемуров, мы вернулись на кормокухню и стали мыть ведра.

— Может, еще чего-нибудь сделать нужно, сказал я опуская одно вымытое ведро в другое.

— Да что же нужно? Ничего не нужно. Только мусор нужно вынести.

— А где у вас тут мусорка?

— Мусорка-то у нас может быть где угодно.

— Как-так?

— А так… потому что мусорка-то наша — на колесах!

— Ладно вам!

— Вот-вот, у нас трактор вместо мусорки. Ездит по зоопарку, и туда все мусор сыплют.

— И как же его поймать?

— А ты стань возле арки, может, он через нее проедет.

— Может и проедет, — согласился я, но про себя подумал: — А может, и не проедет.

Я встал под аркой, над которой темнел гранитный крест, а бак поставил перед собой, чтобы тракторист мимо не проехал.

В арке были высечены цифры, которые вероятно обозначали дату постройки. Я долго пытался разглядеть их, такие мелкие, и в конце концов мне почудилась невероятная дата «4758 год».

Я снова стал глядеть на дорогу. Не едет ли мусорка?

В эту саму секунду трактор вырулил из-за клетки с ибисами и, подпрыгивая на неровностях мостовой, двинулся ко мне. За лобовым стеклом слегка подпрыгивал водитель. Чтобы не вылететь из кабины, он держался за руль.

— Ага! — сказал я. — Приехал!

Я придал телу позу, которая способствует быстрому подъему баков.

Несмотря на то, что лицо тракториста двигалось то вниз, то вверх, я смог разглядеть в нем удивление. Будто бы закидывание мусора в его трактор было для него огромной новостью.

Когда машина поравнялась со мной я сказал — э-эх! — и перевернул бак в тракторный кузов.

Но только мусора в кузове не было. То есть его не было, пока я не перевернул бак. Тогда-то он, конечно, сразу появился. Огрызки, объедки, банановая кожура и коробки из под витаминов, объединившись в ядро и размахивая мусорным хвостом, полетели в кузов, наполненный пачками с молоком. «Настоящее джерийское!» — было написано на каждой из них. Упитанная корова с колокольчиком на шее подмигивала с коробок, как бы подтверждая, что молоко, действительно, джерсийское, а не фальшивое.

Трактор встал. Зато тракторист, выпрыгнувший из кабины, продолжал трястись и подпрыгивать. Трясясь и подпрыгивая, он подбежал к кузову и заглянул в него.

Это был настоящий джерсийский фермер, который привез в зоопарк настоящее джерсийское молоко. Думал ли он, что ездить на тракторе в зоопарк — такое опасное дело? Нет, он этого, конечно, не знал.

Стон, в котором слышалось большое человеческое горе, потряс зоопарк.

Из кормокухни стали выбегать служители, впрочем, не прекращая шинковать, резать, и рубить.

Все, как один, они спрашивали, что случилось и отвечать приходилось мне, потому что фермер надолго потерял дар речи.

Умудряясь не прекращать резки, шинковки и рубки, служители вытащили из кормокухни шланг, сняли с трактора пачки и врезали по нему струей.

Пачки поставили в чистый кузов. Фермера взяли под белы руки и бережно усадили в кабину.

— Езжай, настоящий джерсийский фермер! Делай свое доброе дело! Вези людям молоко!

Фермер задвигал руками, будто искал в темноте ручку двери, наконец, нажал нужные рычаги, и трактор поехал.