От Федора I Ласкариса до Константина XI Палеолога. Том V
Шрифт:
и обращаются к сей первой и величайшей Божьей Церкви».
А патриарх Исаия (1323—1334) обращался к Армянскому католи-
косу: «От нас священные благочестия догматы распространяются по
1 Матфей Властарь, иеромонах. Алфавитная синтагма. Симферополь 1892.
С. 339, 340.
180
Д
всей Вселенной, от нас учения божественных Отцов и святых Собо-
ров, богодухновенные законы от нас, словно из некоего источника, ис-
текли в полноту церковную»1.
Иными словами, «симфония властей» внутренне перераспреде-
лила ответственность за судьбу Римской империи — Кафолической
Церкви. Константинопольские патриархи не стали императорами, но
в сознании православного населения Востока именно они постепенно
стали главными выразителями их чаяний. Как и следовало ожидать, эта перемена привела к тому, что зачастую не василевс, а именно сто-
личный архипастырь становился реальным центром политической
власти; в неумных и честолюбивых руках — страшное оружие. Неуди-
вительно, что патриарх Афанасий, проявлявший традиционное почте-
ние к «божественному величию» императора Андроника II Старшего
и не отрицавший его верховной власти в церковном управлении, в то
же время требовал от василевса прямого исполнения повелений свя-
щенноначалия. В сентябре 1303 г. он обязал царя подписать обещание
«не только охранять совершенную независимость и свободу Церкви, но и рабски повиноваться ей, подчиняться каждому ее справедливому
и богоугодному требованию»2.
Это еще не было проявлением крайнего папизма — по крайней мере
в «римской» редакции или даже времен царственной династии Дук. Об-
ратим внимание на важную деталь — василевс обязывался повиноваться
лишь справедливым и богоугодным требованиям патриарха. Если он не
признавал их таковыми, то имел все основания проигнорировать требо-
вания архиерея. С другой стороны, обычная неопределенность понятий
«справедливость» и «богоугодное дело» позволяла некоторым чрезмер-
но сильным характерам пытаться перейти «симфоническую» грань, на-
падая на царские прерогативы, как в ситуации с патриархом Исаией.
Как говорят, получив однажды отказ со стороны императора, он
раздраженно писал ему: «Ты приказываешь мне заниматься только
делами Церкви, а себе предоставляешь по своей воле править госу-
дарством. Но это то же самое, как если бы тело говорило душе: «Я не
нуждаюсь в твоем содействии при отправлении функций; я свое дело
делаю, как хочу, а ты делай свое, как умеешь»3. Впрочем, это были от-
1 Асмус Валентин, протоиерей. О Константинопольской кафедре// Вестник
русского христианского движения. № 195. 2009. С. 96—98.
2 Мейендорф Иоанн, протопресвитер. История Церкви и восточно-
христианская мистика. М., 2003. С. 412, 413.
3 Лебедев А.П. Исторические очерки состояния Византийско-Восточной
Церкви от конца XI до середины XV века. С. 93.
181
И С Т О Р И Я В И З А Н Т И Й С К И Х И М П Е Р А Т О Р О В
дельные попытки, не сумевшие нарушить древнюю христианскую тра-
дицию. Как и ранее, именно Римский царь является в глазах визан-
тийцев хранителем веры и главным защитником Церкви, к которому
апеллируют иерархи, чтобы уврачевать зло и ереси.
Кроме того, в отличие от Римского епископа, с первых веков су-
ществования Апостольской кафедры полагавшего себя единственным
главой всей Кафолической Церкви и не признававшего автокефалии
Поместных Церквей, Константинопольский патриарх не имел столь
широких административно-судебных полномочий, хотя периодически
в периоды обострения восточного папизма на них претендовал и он.
Патриарх являлся лишь предстоятелем той Церкви, которая сохраня-
ла православную истину. Его господство выражалось главным образом
в нравственном начале, а не в правовом. Вместо римского «plenitude po-tentates ecclesiasticae» он обладал высшей церковной властью, которая
приличествует старейшему и главному правителю, но не неограничен-
ному и «непогрешимому» судье в делах веры и церковного управле-
ния1.
И без Римского царя Константинопольский патриарх даже в та-
ких благоприятных для себя условиях нередко оставался бессильной