Отблеск миражей в твоих глазах

А он понял! Он бросился ко мне! Он вытащил! Он не отмахнулся!

Как это переосмыслить, ради всего святого?! Я, блин, дышу только потому, что… в него когда-то заложили правильные качества. И Таривердиев по-мужски ответственен, если что-то задевает его по касательной…

— Я расскажу. Хорошо? — поднимаю на него тоскливый взгляд. — Просто для того, чтобы ты знал, что всё не зря.

Барс кивает, безотрывно следит за каждым моим движением. Контролирует.

Подавляю смешок.

Контролирует бедовую девочку.

Которой я никогда не была. Раньше.

— Мне надо было его понять, — некрасиво прихлебываю, спеша смыть с языка это «его», точку невозврата, — Барс, я четверо суток не спала ни секунды. Когда мы с тобой вернулись тем утром, я просто вычеркнула свое существование из действительности. А на пятый день встала и отправилась за первым психотропом. Мне надо было его понять! — повторяю запальчиво и с надеждой заглядываю в жгучие глаза. — Мне надо было! Грызло чувство, что я обязана попытаться. Словно нечто жизненно необходимое. Понять, почему мой отец предпочел наркотики? Предпочел их нормальной жизни. Предпочел их… мне.

— И как? Поняла? — Таривердиев зол, давит тоном.

Ожидаемо осуждает. Еще бы. После всего, что пережил из-за меня. Принимаю его реакцию. Но всё равно болит в груди. Быть чьим-то разочарованием — так себе подвиг.

Быстро-быстро в отрицании качаю головой, губы поджимаю до бескровия.

Дроблю через секунду:

— Вообще. Ни разу…

— Много пробовала?

— Несколько видов психостимуляторов, которые смогла достать.

— И кокаин?

— Только амфетамин и его производные. Таблетки охотнее продают новичкам. До кокаина я не успела дойти.

— Пиздец, блядь, — Таривердиев шокированно выгибает брови, впечатленный моей осведомленностью.

А я задушенно выпаливаю второе извинение:

— Прости, Барс… я бы никогда… не стала бы шутить на эту тему, если бы знала о твоей роли в моем спасении. В тот раз ты обозвал меня бывшей наркоманкой, и я подумала, что ты что-то слышал о моем лечении. Лишь поверхностно слышал и решил задеть. Город ведь у нас маленький — как бы дедушка ни старался скрыть состояние любимой внучки от посторонних, сплетни вполне могли вспыхнуть. И дойти до твоих ушей…

Он прикрывает веки и трет указательным пальцем свободной руки переносицу.

— Есть такой неортодоксальный метод, который называют провокационной или провокативной психологией[1]. Основа — провокация, сарказм, юмор, что идут в противовес классическим направлениям психологии. С тобой иначе не получалось, ты закрытый, обособленный. Мне хотелось вывести тебя на эмоции через вызов. Чтобы услышать правду о ситуации. Зачем тебе со мной съезжаться и прикидываться мужем. Ты реагировал только на мои выходки с наркотиками. Я на этом и играла. Несознательно.

Боже, боже, боже… как вспомню, сколько глупостей натворила, выводя Барса из себя. Как он резко менялся в лице, психовал и отступал… Раскаяние кипящей лавой расплескивается в животе, обжигая, заставляя согнуться от спазма.

Шлифую эти адские ощущения щедрым глотком вина. Облизываю губы и смиренно дожидаюсь, пока Таривердиев раскроет глаза.

И только после этого, сцепившись с ним в прямом напряженном взгляде, выдаю со всей серьезностью:

— Я не наркоманка, Барс. И, как и прежде, я — не твоя зона ответственности.

Щурится и слегка подается вперед, внимательно сканируя меня.

— Мои эксперименты провалились все как один. И остались в прошлом. Я больше в это не полезу.

— Больше не хочешь понять отца? — иронично кривит уголок рта.

— Я нашла безопасный способ, без угрозы летального исхода.

Снова бью на поражение. Он слегка бледнеет. Я — с ума схожу, думая о том, какой он меня тогда видел.

— Освободи себя от лишней ноши, Барс. Мы друг другу — никто. Не надо со мной возиться.

— Мягко стелешь, чекануш. А на деле — что?..

Не верит. Он мне не верит.

Перевожу взгляд на опустевшую бутылку. Беру её в руки, веду по запотевшему от холода стеклу.

В голове щелкает. Безрассудно. Азартно.

— Сыграем? — дергаю бровью в направлении столика, одновременно убирая тарелки подальше от центра.

— В бутылочку? — одаривает красноречивым издевательским смешком.

Я скашиваю на него укоризненный взгляд.

— «Правда или действие». Честно. Откровенно. Позволим себе это один раз, пушистый?

Морщится от выданного прозвища. Впервые за столько времени совершаю вольный выпад, напоминая о минувших днях.

Беру его на слабo.

В конце концов, почему всегда говорю и оправдываюсь только я? Разве Барсик безгрешен?..

Получая после длительных колебаний неоднозначное пожатие широкими плечами, принимаю это за «да» и встаю, чтобы пересесть напротив Таривердиева. В планах — плавно опуститься на ковер.

В реальности — плюхаюсь на мягкий ворс всем масштабом пятой точки.

Удивленная потерей четкости координации.

И с ненавязчивым туманом в сознании резюмирую, что белое вино поистине коварно, как Барс и предупреждал.

Я всё же пьянею.

[1] Речь о провокационной психологии Фрэнка Фаррелли, решившего отойти от общепринятых терапевтических норм. Данную методику практикует достаточно ограниченный круг современных психологов.

39. Лус

— Её надо вытереть, — Барс машет в сторону пустой запотевшей бутылки и встает, направляясь в кухню.

Я тянусь к закускам. Хватаю крекер, помещаю на нем кусок сыра, сверху дополняю помидоркой черри. И всю это композицию целиком запихиваю в рот, пока никто не видит. Жую и впадаю в эйфорический трип. Вроде бы, я не настолько пьяна, но, Боже, мне кажется, что я ничего и никогда вкуснее не ела.

Сооружаю вторую порцию и расправляюсь с ней аналогично.

Таривердиев возвращается с полотенцем и еще одной бутылкой вина. Помещает её в кастрюлю, а ту, что была во льду, вынимает и откупоривает, разливая по стаканам.