Отец на час. Работает спецназ
Шрифт:
Глава 15. Федерика
Когда выхожу из уборной, чувствую себя заряженной на сто процентов.
На двести. На миллион.
Как ракета, перед запуском которой по корпусу долбанули бутылкой с дорогим шампанским. Теперь ракета немного пахнет легким французским игристым с шелковистыми цветочными нотами, у нее чуточку кружится голова, и она точно заряжена на успех.
С прямой спиной иду к опустевшему столику.
Понятно. Вышли покурить. Побединский этой привычкой не страдает, а вот Попов иногда балуется.
Улыбаюсь
Читаю сообщение.
«Все в порядке, мам. Маша этого мужика за два часа ушатала. Он в гостиной спит, а я круг Сатаны вокруг него нарисовала. Вот удивится, когда проснется!»
«Леон чем занят?»
«Он в комнате своей закрылся».
«Ясно. Ложитесь спать, дети. И сотри все, что нарисовала, до моего прихода. Сатаны мне и в жизни хватает».
«Ну вот… Ладно, мам».
— Кхм, — слышу над головой.
Подняв глаза, сразу же врезаюсь взглядом в расстегнутую верхнюю пуговицу на мужской груди.
Влад собран, гладко выбрит и тоже выглядит заряженным. Как чертов боевой патрон.
— Добрый вечер…
— Здравствуйте, Владислав Алексеевич, — снова перехожу на «вы».
Откатываюсь на день назад. Наверное, я поторопилась. Не нужно нам сближаться, ни к чему этот кордебалет.
Он — мой сотрудник, я — руководитель.
Только так, а не иначе.
Прикусываю нижнюю губу и откидываю мягкую прядь волос с лица, наблюдая, как сухое, канцелярское обращение вызывает глубокую складку на широком лбу. Видно, что такие женские поведенческие метаморфозы Владислав Алексеевич не приветствует, но кто сказал, что будет легко?..
— Красивая у вас… семья, — киваю на «обстоятельство», не сводящее с нас подведенных ярким макияжем глаз.
Тут же ругаю себя за абсолютно нелогичную ревность, а Отец будто в крестики-нолики выигрывает. Сам себе кивает и прячет ладони в карманы брюк.
— Я специально вчера так сказал, чтобы долго не объяснять. Это ведь общая формулировка…
— Ой, что вы? Не утруждайтесь и сейчас.
Он нервно дергает плечами. Мол, я и не собирался. Нагло на меня смотрит.
— Красивые у вас… брюки. — Взгляд Влада скользит от выреза на топе к моим ногам.
— Я думала, вы больше по юбкам… — вновь не сдерживаю легкой претензии.
— Виноват.
Обернувшись к своему столику, еле заметно кивает спутнице.
— Я по юбкам. Как-то исторически так сложилось…
Вот ведь…
Хватаю свой бокал и жадными глотками пью. Влад делает шаг и по-хамски отбирает его, отставляет в сторону. Разливает, марает белоснежную скатерть.
— Это что за…
— По-моему, тебе хватит.
Я захлебываюсь от этой мужиковатой наглости. Да кто он вообще такой?.. Сказать ничего не успеваю — Андрей с Колей возвращаются. Побединский молча пыхтит на Влада, а Попов, видимо, впечатлившийся крепким алкоголем,
сдобренным никотином, грубовато обращается:— Эта дама занята.
Влад прищуривается и, так и не взглянув на моих спутников, открыто мне улыбается. Иронично приподнимает брови.
— Еще одна твоя секретарша?
— Я…
— Че ты сказал? — Попов вскакивает с места.
— Андрей! — тут же рявкаю. — Сядь.
Люди за соседними столиками оглядываются, перешептываются. Только скандала мне не хватало.
Подняв глаза на невозмутимое солдафонское лицо, складываю руки на груди, замечая, что взгляд Отца сразу перетекает туда. Это какая-то игра, в которой будто бы нет правил. Мне так не нравится, потому что я люблю рамки. Рамки должны быть во всем. В собственном поведении, в воспитании детей, в том, как мужчина смотрит на женщину.
У Влада их нет. Факт.
— Владислав Алексеевич, вас ведь ждут, — напоминаю.
— Да. Я буду здесь, неподалеку…
Чуть позже Попов уезжает. Якобы по срочным делам, но я-то понимаю — решил оставить нас с бывшим мужем вдвоем для воссоединения.
Почему мужчины такие наивные?..
Я ловлю легкое разочарование, когда вижу, что Отец со спутницей, прихватив розы, уходит. Это тоже по-мужски. Сказать, что будешь неподалеку, и смыться. Знаю, плавала.
— Как дети, Федь? — спрашивает Коля, отставляя тарелку и перебираясь на стул Андрея.
Чисто инстинктивно отстраняюсь.
— Ты мог бы узнать у них. У Эльзы и Леона есть телефоны. Ты их знаешь.
— Че ты начинаешь?.. Я у тебя спрашиваю.
— Нормально, — качаю головой, но понимаю, что надо как-то налаживать потерянную связь «дети-отец». — У старших переходный возраст, мучусь немного, Маша — моя отдушина. Хорошо, что я тебя не послушала.
— Не забудешь, да?
— Трудно забыть твои слова. Отправив меня на аборт, ты сказал, что никогда ее не полюбишь и у тебя навсегда двое детей.
— Ну сказал и сказал. Ты все равно бы не послушалась.
— Конечно. Я не делю детей по возрасту и не ставлю их в очередь, в момент рождения каждого следующего сердце просто делится поровну, — улыбаюсь, вспоминая свою троицу.
Наверное, в тот момент я все и решила, но мы еще почти три года прожили вместе. Я долго привыкала к мысли, что Побединский — это временная, а не постоянная величина в моей жизни.
— Я хочу вернуться, Федя.
— Это невозможно и этого не будет, услышь меня, — качаю головой. — Слишком много мы друг другу сказали такого, что не забывается.
— Все забудется.
— Нет.
— Тогда… — его глаза наполняются злостью. — Давай делить еще и дом.
— Что? — усмехаюсь.
— Что?.. Дом мы купили, продав мою квартиру.
— Это была даже не четверть от всей суммы. Большую часть денег дал мой папа!.. И вообще, Коля, в тебе есть хоть что-то святое? Это дом твоих детей!.. Они там выросли.
— Ты богатая женщина, купишь новый. А я остался с голой жопой. Еще неясно, что суд решит по поводу нашего бизнеса.
— Моего бизнеса, — стискиваю зубы.