Отец на час. Работает спецназ

— Пусть, — задумчиво соглашается Федерика, глядя куда-то вдаль.

Я быстро определяю направление ветра и встаю так, чтобы табачный дым сдувало в другую сторону.

— О чем задумалась? — спрашиваю, закуривая.

— О детях. Как так… пять разом.

— Бывает и такое.

Она ежится от холода и обхватывает себя за плечи. Здесь, в полутьме, кажется совсем маленькой.

— Я с каждым новым ребенком испытывала чувство вины перед предыдущим, пусть и разница между ними большая. Все время боялась чего-то недодать, недообнимать, недоцеловать. Так обидно было, что они чувствуют себя обделенными…

— Наверное, с этим сталкиваются все…

— И вы тоже? — внимательно смотрит, как я затягиваюсь.

— Чувство вины перед дочкой? — выпускаю сизый дым. — Конечно, было.

— Когда разводились?

— Тогда да… было непросто.

— Вы… хорошо расстались? — Федерика неловко убирает волосы с лица. — Простите, что расспрашиваю. Интересно, как это проходит у других нормальных людей.

— Если можно так сказать — хорошо, — прищуриваюсь раздумывая. — Поначалу, ясное дело, всяко бывало…

— Сейчас дружите?

Смотрю на нее и улыбаюсь. Забавная.

— Да боже упаси…

— Почему?

— Зачем? Нужна будет помощь — бывшая жена обратится, а дружить?.. Глупо. Никто не хочет дружить после долгого неудачного брака…

— Я о таком слышала. И не раз, — с сомнением произносит.

— Да брось. Не дружба это, — тушу сигарету и выкидываю окурок.

— А что же?

— Хрен его знает. Кто-то надеется, что все еще не закончилось, ради этого только терпит. Кто-то позволяет надеяться… Я не из первых и не из вторых.

— Но перед дочкой виноваты?

— Как-то так получается. Сильнее было только перед командировками… на войну.

— О-о-о, — Федерика будто пугается и снова дрожит от порыва ветра.

Похрен.

Встав сзади, крепко обнимаю плечи одной рукой, а вторую размещаю чуть-чуть ниже. Аккурат на груди.

Замираю. Минное поле не такое опасное, ей-богу!..

В первые секунды чувствую внутреннее сопротивление, но оно довольно быстро проходит, и женское тело расслабляется, становясь мягким и от этого еще более хрупким.

Я давлю бесшумную улыбку.

— И как там… на войне? — Федерика спрашивает как ни в чем не бывало.

— Весело, — хриплю в макушку.

— Шутите?.. Да?

— Отчего же? Однажды кур в горах искали. Знаешь, как весело было?

Она опускает голову и смеется, обдавая горячим дыханием мои руки.

— Расскажите, — вежливо просит.

У меня мозги уже в Трахляндии…

Складываю ладонь лодочкой и осторожно поглаживаю грудь, чувствуя под пальцами острый сосок. Да-а-а. Прикрываю глаза от удовольствия.

— Так расскажете? — отчего-то нервничает начальница. Сама вся дрожит, но делает вид, что не замечает.

Я пытаюсь сложить буквы в слова, а слова в предложения. Получается хреново. Еще аромат духов ее дурманит.

— Было это как… — сбивчиво начинаю и мысленно луплю себя по щекам. Соберись! — Боевая граната случайно попала в мирном ауле прямо в большой курятник. Куры все разлетелись в радиусе метров двухсот. Да, двести, не меньше. Штук тридцать их было, и петух, куда ж без него? Померла, конечно, половина сразу. А хозяйка, бабуля лет восьмидесяти, как давай рыдать. Единственное пропитание у них с дедом было. Пришлось идти собирать раненых и выживших. Всем взводом.

— Обалдеть, — восторженно произносит начальница.

— Просто представь. Пятнадцать грязных бородатых мужиков, которые медленно бродят по горам и зовут: «Цыпа-цыпа-цыпа! Цыпа-цыпа-цыпа!»

Федерика вся трясется от смеха, а я, подумав, подключаю к спецоперации большой палец и ласково поглаживаю полушарие, задевая шелковое кружево.

Кайф… Ну?

— Говорю же: на войне весело… — резюмирую, заполняя паузу.

— Думаю, вы просто не стали рассказывать мне правду.

— Да зачем тебе эта правда? — уже серьезно хмурюсь, прижимая начальницу к себе теснее. Борзею — пиздец. — Лучше живи без нее… Мирно.

Вдруг получаю подзатыльник от ветра.

— А вот еще случай был…

— Владислав Алексеевич, — тон Федерики резко сменяется на строгий. — Мне кажется, или вы заговариваете зубы, чтобы полапать?

— Я? — оскорбленно переспрашиваю и снова сжимаю грудь…

Перед смертью не надышишься, так хоть надержаться надо.

— Вы-вы! — подсказывает.

— Я просто тебя… грею, — объясняю, опуская голову и прислоняясь щекой к горящему лицу.

Федерика пыхтит, как колючий еж. Снаружи оно, может, и не сильно видно, но чувствую: крышечку вот-вот сорвет.

— Просто грею!..

— Тогда утихомирьте ваш нагревательный элемент, — она поворачивает голову и шипит мне в лицо. — Он скоро дыру в пояснице прожжет.

Спалился.

— Он такой! — гордо произношу. — Потому что живой, горячий… — вспоминаю свою находку за трубами.

— Можно как-то попросить вашего «живого» утихомириться?

— Эт вряд ли. — Нагло улыбаюсь. — У него ведь выключателя нет. И батарейки не сядут, — перечисляю одни плюсы.

Обхватив упрямую голову, разворачиваю к себе и впиваюсь в горячие податливые губы. Сминаю их без разминки и целую с боевым напором. Чуть агрессивнее сдавливаю грудь. Уже двумя руками.

— Так! Все! — шепчет Федерика и слабо стонет. Отодвигается. — Все… Я согласна!..

Пиздец.

Она согласна?.. В голове уже оглушительно бьют фанфары, член активно радуется победе над инновациями, когда до ушей доносится:

— Согласна... дать вам завтра выходной. Пойдемте спать. Прошу вас.

Глава 22. Федерика

— Самое главное, не давай волю эмоциям, подруга! — заканчивает наставлять Кира и решительно отодвигает высокий бокал. — Ты умеешь, я знаю.

— Это будет сложно, но я постараюсь.

— Надо постараться.

Через несколько дней состоится очередное заседание суда. Мы встретились у меня дома, чтобы еще раз обсудить некоторые моменты, настроиться и… выпить вина.

После вчерашнего вечера мне это просто необходимо. Голова до сих пор не варит, я даже на работу не поехала. Отменила все совещания и встречи.

Как я могла такое позволить в собственном доме?.. Целоваться и обжиматься со спецназовцем, как безмозглая девчонка! Самое печальное, что моя хваленая самокритика куда-то подевалась.