Отряд

–  Вона, туда, в уголок присядем, - питух дернул парня за рукав.
– Тамо почище будет.

В углу, за низеньким столиком, и впрямь было почище, но и потемнее - горящие (вернее сказать - чадящие) сальные свечи имелись только на «главном» столе.

Вынырнувший, словно черт, неизвестно откуда, целовальник с прилизанными патлами без лишних слов поставил на стол глиняный кувшинец и две деревянные чарки.

–  Капусточки принеси, Мефодий, - усевшись, попросил питух и повернулся к своему спутнику.
– Я - Михайло, Пахомов сын, человеце вольный.

–  Иван, - представился юноша, о своем социальном положении он пока предпочел умолчать. Так, пояснил неопределенно, что, мол, тоже из вольных людей. Правда, после чарки не удержался, съязвил: - В немецких землях считают, что у нас вообще вольных людей нет. Все - от боярина до крестьянина - холопи государевы.

–  Так-таки все и холопи?
– Михайло посмотрел на собеседника с хитроватым прищуром.
– Ну, допустим, дворяне да дети боярские - понятно, от царя-батюшки зависят. Захочет - отберет землицу. Бояре - те наполовину, у них ведь, окромя вотчин, и поместья имеются… О холопях не говорю, о заповедных летах да беглых - тоже… А вот казаки? А купцы? Артельщики? У них-то совсем нет хозяина, кроме самих себя.

–  Однако, прав ты, похоже.
– Иван еле скрыл удивление и повнимательнее присмотрелся к новому знакомцу - больно уж правильной оказалась его речь, слишком уж философской для простого пьяницы.

–  Выпьем, - Михайло плеснул в чарки водку.

Юноша, конечно, предпочел бы вино, но сильно подозревал, что в подобном заведении никаких других напитков, кроме водки, не водится - приходилось пить, что дают.

Выпив, Иван поморщился, занюхал рукавом.

–  Не боись, Иване!
– похлопал его по плечу новый знакомец.
– Целовальник здешний, Мефодий - давний приятель мой, перевар не подсунет. Ишь, водочка-то - как слеза! А ну, намахнем еще по одной!

–  А квасу у них, случайно, нет?
– негромко осведомился Иван.
– Ну, для запивки.

Михайло хитровато улыбнулся в усы:

–  Может, для кого и нет, а для нас завсегда найдется! Гришка, эй, Гришка!
– он поманил к себе кабацкую теребень-служку - рыжего и веснушчатого отрока с хитрым лицом пройдохи.

–  Что угодно, дядько Михайло?
– подбежав, угодливо изогнулся служка.
– Водочки? И это… - Он оглянулся и перешел на шепот: - Хозяин сказал: только для дорогих гостей - грибочки соленые есть. Принести?

–  Квасу принеси, - ухмыльнулся Михайло.
– Ну и заодно, черт с тобой, грибочков.

–  Исполню в един миг.

Гришка умчался и весьма быстро нарисовался вновь - принес и грибочков, и квасу.

–  Ну, Михайла!
– аппетитно похрустев груздем, восхитился Иван.
– Ты прям волшебник, колдун!

–  Вот с ворожеями ты меня не путай, - обиженно отозвался Михаил.
– Я их на дух не переношу, особливо после того, как в лихую годину они человечьим жиром торговали - для всяких снадобий.

–  Неужто человечьим?
– Юноша недоверчиво скривил губы.

Его собеседник размашисто перекрестился:

–  Вот те крест!

–  А жир этот они с кого брали?

–  Так время-то какое было, вспомни! Голод! Ладно кошек - навоз ели, кору. Мертвяки на Москве друг на дружке валялись - бери, не хочу.

Михайло быстро наполнил чарку и одним махом выпил. Захрустел грибочками:

–  Эх, хорошо!

Странный он был, этот Михайла. Одет неважнецки - рваный зипун, армячишко, треух, - но глаза смотрят вокруг с этакою циничной насмешкою, а речь питуха, несомненно, речь умного человека. Видать, он знавал когда-то и иную долю, нежели валяться по пьяному делу в сугробах, быть может - да скорее всего!
– имел небольшое поместьице, потом разорился, запил. Ой, много таких дворян да детей боярских по всей Руси-матушке мается, много. Одним уже и на войну не с чем идти - коня нет, людишек, вот и подаются в пищальники, а кто и вообще - в холопы к сильному боярину запродается! Недаром государь особый указ издал, запретил обнищавшим дворянам верстаться в холопы. А тем, бедным, куда деваться? Кушать-то хочется, да и семьи кормить надо. Тут либо в холопи, либо в тати. А еще можно к самозванцу, на юг, податься…

Михайло быстро приметил грустное настроение собеседника:

–  О чем задумался, парень?

–  О доле нашей тяжкой, - признался Иван.
– Я ведь вижу, ты из дворян…

–  С чего бы?

–  Больно уж говоришь умно да правильно. Я ведь и сам из детей боярских, а рыбак рыбака…

–  …видит издалека, - Михайло мрачно усмехнулся.
– Выпьем!

Иван придержал чарку:

–  Погодь. Поговорим хоть немного. Да ты не бойся, я не соглядатай какой…

–  А я и не боюсь, - пожал плечами питух.
– Поди меня на Чертолье сыщи… А отсель на правеж еще никого утянуть не удавалось.
– Михайло совершенно трезво прищурился.
– Так о чем разговор будет? Ты не смотри, я ведь не пьян еще. А что в яму попал - так туда в такую пургу кто угодно угодить может.

–  А песни чего орал?

–  Для куражу.

–  Ну, вот что, Михайла… - Иван помолчал, лихорадочно соображая, как половчей повернуть разговор в нужное русло. Наконец сообразил, улыбнулся.
– Хочу к воеводе Федору Хвалынцу в войско наняться. Знаешь такого?

–  Знаю, как не знать?
– усмехнулся Михайло.
– Так он далеко, в Ярославле.

–  Неужто в Москве от него никого нет?

–  В Москве? Племянник него, Егорий, делами дядькиными на Москве занимался, да только ты, парень, к нему опоздал.

–  А что такое?

–  Да третьего дня убили Егория, да еще как-то премерзко… - Михайло оглянулся вокруг и понизил голос: - Говорят, на теле живого места нет - все истерзано. Эх, такой парень был! Богат, красив, статен. И молод - всего семнадцать годков. Казалось - все дороги открыты, жить бы да жить, ну или умереть с честию на поле брани! Но не так вот, как помер…

–  А что, убивцев не поймали еще?
– осторожно поинтересовался Иван.

Собеседник усмехнулся:

–  Ага, поймаешь, как же! Говорят, и не человек это был, убивец-то! Упырь, волкодлак! Оборотень диавольский! Вот я и пел в яме-то: говорят, они, упыри-то, шуму да веселья, да громкого слова не любят.

–  Вон оно что, - задумчиво кивнул Иван.
– И что, как убили, никто не видел?

–  Ясно, не видели… Снегопад тогда был, а Егор, вишь, домой откуда-то возвращался - у Хвалынца хоромы на Черторые и постоялый двор, - вот и захотел спрямить путь оврагом… Там и смертушку свою отыскал.

–  Угу… - Иван задумался.
– А откуда Егор возвращался?

–  Из Кремля, говорят. К какому-то важному боярину за новым назначеньицем ездил. А ты чего спрашиваешь-то?

–  Так. Любопытно просто. Ну, что ты сидишь, Михайла? Давай наливай.

После полудня пурга утихла, в небе показалось солнышко, а выпавший снег вдруг стал золотистым, пушистым, искрящимся. Любо-дорого было ехать! Вывалившая на улицу ребятня с криками неслась в санках с черторыйских горок, где-то играли в снежки, где-то пытались лепить снежную бабу - только вот беда, снег был сухой, не лепился.

Щурясь от солнца, Иван, наклонившись в седле, спросил у пробегавших мальчишек дорогу. Услышав ответ, благодарно кивнул и дернул поводья. Верный конь без всяких приключений домчал молодого дворянина до хором, принадлежавших воеводе Федору Хвалынцу. Невеликие хоромы - две избы с теремом, конюшня, амбары - прятались за высокой оградой. Спешившись, Иван постучал в ворота и услыхал, как, загремев цепью, залаял во дворе пес. Долго не открывали - покуда достучался, юноша сбил все кулаки.