Отряд

–  Кто таков?
– высунулся наконец из маленькой калиточки слуга - седенький хитроглазый старичок.

Иван вытащил загодя припасенный тархан, где было сказано - кто он и что. Правда, привратник, похоже, оказался неграмотным. Что ж, следовало ожидать…

–  Думного боярина Семена Никитича Годунова посланец!
– важно приосанился юноша.
– Разбойного приказу дворянин московский Иван Леонтьев.

Привратник поспешно согнулся в поклоне.

–  Веду дознанье по важному делу - убивству Егора Хвалынского. Давай отворяй ворота, да поскорее.

Еще раз поклонившись, дед шустро загремел засовом.

–  Коня куда привязать?

–  А ты давай поводья-то, родимец, я и отведу твово коника куда надо. А сам во-она в горницу поспешай. Солнышко-то наше ясное, Егорушку, как раз сегодня и схоронили… - Старик вдруг сморщился, так что показалось, будто вот-вот заплачет.

– Так ты, господине, уж не обессудь, посиди с нашими. Там и расспросишь кого надо.

–  Так воевода что, приехал на похороны?

–  Что ты, что ты, - замахал руками привратник.
– Мыслю, вестники еще токмо до Ярославля добрались. Покуда соберутся, покуда приедут… Да и воевода батюшка Федор Иванович по зиме-то поохотиться любит, поди и посейчас уехал - ден на десяток, никак не меньше. Потому и порешили Егорушку схоронить, не дожидаясь. Правду сказать, воевода не особо-то его и долюбливал, сироту, при себе не держал. Так что уж мы схоронили… Али неправильно сделали?

–  Почему ж, - Иван вздохнул.
– Правильно. Куда, говоришь, идти?

–  Эвон, - показал рукой дед.
– На крыльцо поднимайся, а там пройдешь сенями.

Доверив старому слуге коня, юноша снял шапку и быстро взбежал на крыльцо.

За столом, накрытым не столь уж и обильно, собралось человек двадцать, судя по одежке, людей не особенно знатных, впрочем, среди них мелькнула пара знакомых лиц, из тех, что постоянно ошивались в Кремле. Дьяки или дворяне. Иван негромко поздоровался, кивнул. Знакомые - а ведь и впрямь знакомцы - кивнули в ответ, подвинулись, уступая место. Кто-то поставил напротив нового гостя миску холодца и бокал с водкой. Юноша, как и подобает, молча выпил за помин души. Покривился - водка оказалась жгучей, - тяпнул скорей холодца.

–  Выходит, и ты знавал парня, Иван?
– тихо произнес сосед - чернявый молодой человек с острой бородкой, одетый в длинное темное платье из тех, что предпочитают писцы да дьяки.

–  Знал, - на всякий случай соврал Иван.
– Но не близко. А ты?

–  И я так, шапочно, он в наш приказ заходил частенько, мы уж думали - к нам на службу верстается, ан нет, к вам, на Земский двор…

–  Не успел.
– Иван шмыгнул носом.
– А ты из какой избы?

–  Федор я, Разрядного приказу дьяк.
– Чернявый вдруг улыбнулся.
– Не помнишь разве, к вам заходил частенько.

–  А, ну да, ну да, - Иван наконец вспомнил чернявого Федора - и в самом деле, тот к ним в приказную избу захаживал, то по поручению начальства, то просто так, поболтать. Вот это славно.

–  Слушай, Федор, ты ведь завтра на службе будешь?

–  Буду, - дьяк кивнул.
– Как не быть? К тебе, что ль, зайти?

–  Если нетрудно.

Федор хохотнул:

–  Нетрудно. Только навряд ли я тебе чем помогу.

–  Ну, хоть чем-нибудь… Мне б сейчас здешних опросить, пока не упились.

–  А это запросто.
– Дьяк встал и, подозвав какого-то длинного человека в темной ферязи, представил гостю: - Алексий, управитель местный. Он тебе, Иван, все и обеспечит. Ну а мы пока поминать будем.

Выслушав Ивана, Алексий, понятливо тряхнув головой, предоставил в его распоряжение смежную горницу, в которой из мебели имелся стол да огромный сундук, обитый медными, позеленевшими от времени и отсутствия чистки полосками.

–  Чернила, перо - нужно ли?

–  Нет. Хотя… - Подумав, молодой человек махнул рукой.
– Тащи! Может, и запишу что. Неча зря голову перегружать. А ты вот что, Алексий, зови-ка по очереди сюда тех, кто с покойничком был наиболее близок, с кем он обычно куда-нибудь ездил, ну и тех, кто хозяина вашего последним видал.

–  Понял.
– Управитель чуть улыбнулся.
– Спроворим.

Первым в горницу вошел совсем еще молодой парнишка, лет, может, пятнадцати на вид, а то и поменьше. Белобрысый, щупленький, с каким-то загнанным и потухшим взглядом.

–  Вот… - отрок поклонился и смущенно потер руки.
– К тебе, стало быть, господине. Алексий сказал…

–  Ты кто таков?
– обмакнув перо в чернильницу, живо поинтересовался Иван.

–  Онисим, Егория нашего холоп… - парень вдруг всхлипнул. Совершенно непритворно всхлипнул, а из глаз хлынули слезы, - видать, отрок искренне любил своего погибшего господина.

–  Садись вон, на лавку, Онисим, - Иван махнул пером.
– Да сырость тут не разводи, говори по делу.

–  Спрашивай, господине.

–  Когда ты в последний раз видел своего господина?

–  Тогда… - Онисим сгорбился и, глотая слезы, зашмыгал носом.
– В тот самый день, когда… Господи, Господи, да разве ж…

–  Господа молить опосля будешь, - безжалостно прервал Иван.
– Сейчас подробненько расскажи: как там все в тот день было? С самого утра и до… Ну, ты понял.

–  Дак обычно все было.
– Парень поднял заплаканное лицо.
– С утра самого в Кремль поехали, в приказ.

–  В какой именно?

–  В… Земский вроде…

–  Так-так-так! Интересно! И зачем же вы туда поехали?

–  Знамо, зачем. Господине службу искал. Вот тятенька его, Федор Иванович, и написал письмишко самому Семену Никитичу Годунову… Тот и должен был пособить. Семен Никитич - человек важный…

–  Знаю я, кто такой Семен Никитич.
– Иван задумчиво почесал подбородок. Вот как оказывается! Этот погибший Егорушка вполне мог претендовать на важный пост в приказе! И молодость тут не помеха, не молодость главное и не знания - но знатность рода!

–  Ну вот, поехали, - продолжал Онисим.
– То есть это Егорушка поехал, а язм, грешный, за стремя держась, рядом с конем побег.

–  По пути никого не встретили?

–  Не… В Кремле только, у самых приказов… да там много народу толпилося.

–  Так… а потом?

–  А потом боярин мой к Семену Никитичу зашел, язм покуда во дворе у коновязи ждал. Потом вышел - радостный. Скоро, говорит, в Разбойном приказе служить буду. Не простым, конечно…

–  Уж ясно, что не простым… - Иван на миг ощутил нечто вроде зависти к погибшему парню. Да уж, как говорится, не имей сто рублей, не имей сто друзей, а имей семейство родовитое, старинное, знатное! Уж тогда - все дороги открыты. А тут служишь-служишь, ночей не спишь, со всякой пакостью возишься - и на тебе, до сих пор - дворянин московский. Хоть бы до стряпчих повысили, так ведь нет, куда там… Ладно.
– А что, кто-то знал про новую господина твоего должность?

–  Не-а… Хотя… В корчму по пути заглядывали - господин пиво пил.

–  В корчму или в кабак?

–  К Ивашке Елкину.

–  Поня-а-атно.

Выходит, в кабаке Егорий и протрепался. За это и убили? Хм… Вряд ли. Кому надо-то? И главное, так вот зверски - все внутренности повырывали… Лекаря еще раз допросить… Да-да, обязательно.

Больше ничего существенного по делу Онисим не показал, как и те из дворовых, коих удалось опросить, - остальные попросту уже опьянели, да и вряд ли они знали что-то такое-этакое, что помогло бы пролить свет на это мерзкое дело. За стеной уже раздалась песня - как и всегда бывает, поминки постепенно перешли в обычную пьянку. Ну, правильно - они ж для живых…